Пора было вмешаться.

Я вспомнил самураев-официантов из ресторана, где начался наш спуск — и стал одним из них. От меня испуганно шарахнулись. Выхватив меч, я перерубил веревку, на которую Кедаев из последних сил пытался не обращать внимания, с достоинством волоча душителя за собой. Затем я несколько раз ткнул лезвием окружавшую меня публику, целясь преимущественно в мягкие части.

Свита рассыпалась в стороны.

Кедаев сбросил с головы петлю, оправил костюм и прошел в дверь. Я проскользнул следом, пока та была открыта, и быстро закрыл ее за собой. Если дверь, отделяющая одну часть спуска от другой, успеет закрыться между тобой и клиентом, можно потерять его из виду. Уж не знаю, почему это так, но в двери лучше проходить вместе.

Мы оказались в кабинке лифта. Уже несомненный шорткат.

Вот это я люблю больше всего. Так бывает, когда удается миновать несколько петель кармического кишечника. Если находишь один шорткат, дальше они появляются друг за другом. Важно дойти до первого. А это не всегда легко. Если бы не я, висеть бы сейчас Салавату Авессаломовичу над тазиком вниз головой…

Мы ехали вниз. Все было хорошо.

Кедаев обернулся и вздрогнул, увидев стоящего рядом самурая. Я похлопал его по плечу.

— Это я. Идете молодцом, Салават Авессаломович. Вам и помогать почти не надо.

Кедаев издал то ли рык, то ли стон — и я понял, насколько он измучен происходящим.

— Долго еще? — спросил он. — Я не могу это контролировать.

— И не надо, — ответил я. — Весь смысл в том, чтобы напряжения вышли и анимограмма разгладилась.

— Когда все кончится?

— Когда вы найдете место, где вы будете чувствовать себя в безопасности, — сказал я. — Где вам ничего не будет угрожать. И захочется остаться. Обычно что-нибудь из детства. Мы называем это якорем… Где вы его бросите, там и будет центр.

Про это не следует говорить в начале спуска — до того, как перемотаются самые грубые привязанности и страхи. Иначе якорем может оказаться щель за пыльной шторой — или даже пустота под шкафом, куда можно спрятать голову (такой случай в моей практике был). Но здесь дело шло к концу.

Кедаев нахмурился и взялся рукой за голову — словно стараясь что-то вспомнить. Я же воспользовался паузой, чтобы превратиться из самурая в малоприметное гражданское лицо.

Лифт остановился, и мы шагнули из него на залитую солнцем железнодорожную платформу. У перрона стояла готовая к отправлению электричка, куда мы успели вскочить за миг до того, как двери закрылись. Еще один шорткат. Скорей всего, последний.

Вагон, куда мы вошли, был безлюден. Кедаев сел на лавку и уставился в окно. Чтобы не мешать производственному процессу, я присел у него за спиной. Следовало сосредоточиться — мне предстояло отслеживать его видения, одновременно наблюдая за окружающим нас пространством.