— Ты права, — говорит Галина. Голос у нее поначалу дрожит, потом крепнет. — Такую новость невозможно осмыслить сразу. Прости, я должна пойти и лечь. И Анне тоже нужен отдых: подобное потрясение может ей повредить, сама понимаешь. Анечка, милая, у тебя голова не кружится?

Галино умное, изможденное лицо бледно, как свернувшееся молоко, но ей уже удалось совладать с собой. Она их не выдаст.

— Немного, — бормочет Анна.

— Ты уж прости нас, Дарья. Ане нужно лечь в постель. Такая ужасная новость — неудивительно, что она чувствует себя больной.

— Со мной было то же самое, когда я впервые услышала эту новость, — говорит Дарья с ревнивой ноткой в голосе.

— Уверена, так оно и было, — говорит Галина, подталкивая Дарью к двери. — Теперь очень медленно возвращайся домой. Дыши глубоко. Не забывай, ты испытала шок; мы все испытали.

— Наблюдаются значительные расстройства дыхания… Отмечается учащение пульса, — продолжает Дарья, как будто она наизусть запомнила все сообщение. — Бесконечно дорогой для партии — вот что они сказали.

— Ты уверена? — резко спрашивает Анна. — Ты точно уверена, это то, что ты слышала? Они объявили, что он умер? Потому что если это обман, если это какой-то гигантский, чудовищный заговор, чтобы люди себя выдали…

— Так же уверена, как в том, что я все еще дышу, — говорит Дарья и вдруг не к месту расплывается в улыбке, будто до нее наконец-то полностью дошло, что она все еще дышит, а Сталин — уже нет.

— Ступай домой, дорогая, — произносит Галина как врач, которым она навсегда останется. — Ступай домой и отдохни.

Галя стоит и смотрит, как Дарья спешит прочь, потуже запахнув на себе шаль. Она медленно закрывает дверь и поворачивается к Анне.

— Иди к печке, — говорит Анна. — Не нужно было стоять на холоде. Ты вся дрожишь.

Галя разворачивает плечи и цепляет на нос очки. Так она, должно быть, выглядела, когда еще работала, если ей удавалось справиться с неотложной ситуацией на отделении.

— Что ж, вот и дождались, — шепчет она.

— Думаешь, это правда?

— Должно быть правдой, раз передали по радио. В противном случае они не осмелились бы этого сказать.

— Казалось, он никогда не умрет.

— Никто из нас не бессмертен.

Слова эхом из прошлого отдаются в ушах Анны. Кто-то уже говорил ей это, много лет назад. Она отгибает уголок конверта и заглядывает малышке в лицо. Глазки у той почти полностью прикрыты.

— Как думаешь, что теперь будет? — спрашивает Анна.