Богданов: “Георгий Валентинович, меня волнует вот что: если Бог обещает человеку вечное спасение, мы можем обещать ему только очень короткий промежуток райского существования – его человеческую жизнь. Это большой недостаток, я боюсь, что многих пролетариев это от нас оттолкнет. Люди готовы на любые муки, лишь бы приз был действительно стоящим, а тут, хотя и без особых трудов, но и выгода не так чтоб большая”.

Плеханов: “Вечного рая нет и не может быть, мы это объясним, и массы пойдут за нами, зря т. Богданов беспокоится”.

Ленин: “Нет, т. Богданов прав, это серьезная проблема, но, по мнению Федорова, его поддерживают и крупнейшие физиологи страны, никаких препятствий, чтобы сделать человеческую жизнь вечной, нет, и мы эту цель поставим во главу угла. Так рабочим прямо и надо сказать: на земле ли, в космосе, но мы покончим с болезнями – и со смертью тоже; тот, кто достоин, будет жить вечно, и не с этой сусальной ангельской анемией, а по-настоящему, по-человечески, с женщинами, с вином, с хорошим обедом – словом, со всеми радостями плоти”.

Троцкий: “Движущей силой революции и будущего строительства башни должно стать соединение двух мессианств – еврейского и русского; потенциал и того и другого огромен, но раньше боˊˊльшая его часть уходила на борьбу евреев и русских между собой. Господь клялся и тем, и другим, что именно они – избранный народ Божий, специально, чтобы их стравить”.

Ленин: “Сам Бог давно превратился в человека, а от человека хочет, чтобы он стал ангелом, – это абсурд. Вот, например, разговоры о промысле Божьем: изгнание евреев из Палестины и их рассеянье по всему тогдашнему миру было благом – оно способствовало распространению истинной веры. Бог мыслит, как военный или политик: если у меня погибла тысяча, а у противника – две, это хорошо, я прав; то есть Он давно уже принял, что добро смешано со злом, давно понял, что зло – нередко кратчайший и единственный путь к добру. Таков мир, и ни Он, ни мы пока что здесь ничего изменить не в силах”.

* * *

И Соловьев, и Драгомиров, и Иоанн Кронштадтский по внешности очень спокойно приняли то, что не благословенны; спор о роли евреев и последующий раскол не породили никакой борьбы за власть, кажется, они вообще были рады завязать с подпольной деятельностью. Во всяком случае, прощаясь с партией, они вели себя не как революционеры, а как хорошо воспитанные английские парламентарии. Объявляя о коллективной отставке, улыбались, пожимали друг другу руки; когда кто-то спросил их о причине разногласий, ответили, что в подробности вдаваться нет смысла – это чисто личное дело, посвящать в него посторонних было бы неэтично. В заключение Соловьев – как старший, от имени всех троих, – объявил, что они поняли, что не избранны, и потому уходят. В том, что учение Федорова верно, они убеждены и сейчас, вина лежит лишь на них, так что в партии они остаются, но будут теперь рядовыми ее членами. Это были, конечно, только слова. До конца своих дней они никогда больше у де Сталь не появлялись.