Через полгода они оправились и, словно лагеря никогда в их жизни не было, день напролет играли, резвились как дети, купались, ныряли, сталкивали друг дружку в воду, наперегонки гонялись на лодках. Зэки постарше делали себе из булавок крючки, из сетей же и шмотков верблюжьей шерсти ссучивали леску и ловили рыбу. Среди тех, кого привел сюда отец Иринарх, нашелся даже археолог; окрепнув, он на месяц-другой увлек чуть ли не всех раскопками небольшого кургана, бывшего на острове. Правда, золота в нем не оказалось: или его вообще не было, или, как говорил археолог, курган разграбили еще в древности – и зэки, сразу разочаровавшись в его науке, бросили археолога копать одного.

Так, питаемые Господом, беззаботно, будто птицы небесные, они жили до весны сорок второго года, когда отец Иринарх сказал им, что всё – искус окончен: несколько дней они должны поститься, не есть ничего, кроме манны, и ту – раз в день, а потом он поведет их в пустыню, где они должны будут предстать перед Господом. Он сказал им, что они – народ, который Господь вывел из рабства, ради которого творил чудеса, народ, который Он спас; теперь пришло время, когда Господь решил заключить с ними Завет, сделать их Своим народом.

Передав им это, отец Иринарх поплыл на лодке на первый остров, куда призвал его Господь, они же, оставшись одни, вдруг вспомнили, что они зэки, вспомнили всё, чему научила их лагерная жизнь. Они были тертые, дошлые люди и, конечно, они сразу поняли, что значат слова отца Иринарха. Даже если он говорил правду и Господь действительно творил ради них чудеса, а теперь был готов заключить с ними Завет, они не хотели идти к Нему в пустыню. И из-за себя, и из-за своих детей они не хотели, боялись становиться евреями.

Тем же вечером один за другим они начали исчезать с острова. Они или вплавь перебирались на соседние, или на лодках уходили на материк. В стране из-за войны всё тогда пришло в движение, и для человека из России затеряться в Средней Азии было проще простого.

Позже, через несколько лет, и даже после пятьдесят шестого года, когда все они были уже амнистированы и никому ничего не грозило, встречаясь ненароком или на базаре, или на улице, или в поезде, они никогда друг с другом не заговаривали, будто и не были знакомы. И детям своим о том острове они тоже никогда ничего не рассказывали, если же кто спрашивал, отвечали, что лагерь, в котором они отбывали срок, был очень тяжелым и выжили они чудом. Каждый понимал это как хотел.

* * *

В 1937 году полный провал коллективизации, организованной Сталиным и поддержанной эсерами, был уже очевиден всем. Сталин в это время практически отошел от власти, а большинство в Политбюро впервые после нэпа снова вернулось к скопцам. Ими и была высказана мысль о необходимости покаяния партии, затеявшей этот безумный эксперимент, покаяния не только перед Богом, но и перед народом. В это время несколько скопцов вспомнили о сыне Бальменовой – Алексее, и на одном из заседаний ЦК было сделано предложение, сразу же единогласно поддержанное эсерами, что, возможно, он – Христос – согласится взять на себя и этот грех, и тогда естественным путем возглавит Политбюро и страну на ее пути к спасению.