Но в этой же деревне еще со времен нэпа была собственная – и немалая – партийная организация, и она – так что покаяние получалось как бы на два голоса – в ответ пела: «Во многом виноваты мы сами, мы недооценивали крестьянского консерватизма, того, что Сталин, наш вождь, называл идиотизмом деревенской жизни. С деревней всё надо было делать медленно и постепенно, каждый месяц еще чуть-чуть и еще, – а мы их всех сразу в коммунизм, в рай потащили; конечно же, политически это было неправильно».

И снова – крестьяне: «Мы не хотим, чтобы медленно и постепенно; испокон веку мы только о коммунизме и мечтали; еще Маркс не родился, а мы в своих песнях лишь о нем и пели, в сказках детям своим о нем рассказывали. Как же теперь никуда не торопиться – наоборот, гнать и гнать, уже мы, наше поколение должно жить при коммунизме». Кончали они так: «Партия во всём права, тут сомнений нет. Это мы ее вынудили убивать, это мы замарали святое дело кровью, на нас этот грех, на нас одних».

* * *

Начиная со второй половины мая 1939 года спевки лептаговского хора шли уже каждый день, без единого перерыва, даже и по ночам, если погода была безоблачна и светила луна. Он отчаянно спешил, потому что дата всеобщего покаяния народа перед Богом давно уже была определена, он знал, что оно должно состояться 19 августа, в день Преображения Господня, и изменить здесь никто ничего не в силах. Не он один – все его старые хористы знали про этот день, и все к нему, как могли, готовились. Однако теперь, когда тысячи и тысячи новых певцов стали ежедневно приходить в хор, старый лептаговский график репетиций развалился. Ему буквально с листа приходилось вводить в хор одну группу исполнителей за другой; конечно же, это была совершенно сумасшедшая работа, и он понимал, что так будет продолжаться вплоть до самого 19 августа, да и в тот день, если кто-нибудь захочет прийти и покаяться, хор будет для него открыт, как для любого грешника всегда открыты двери храма.

Я уже говорил, что еще задолго до революции он придумал расположить голоса по речным террасам Волги и вдобавок поставить высокие голоса на низкий левый берег реки, а низкие – на высокий правый, чтобы они по высоте уравняли друг друга. Так ему было проще соединять их в одно целое, строить из их голосов храмы, перекрывать их сводом. Уже в то время хор насчитывал сотни голосов, но всё же этим числом ему худо-бедно удавалось управлять, стоя на пригорке на правом берегу, откуда каждый хорист мог видеть и следить за движениями его рук. Те церкви, что он легко, будто играючи, ставил год за годом, показали всем, насколько свободно, дирижируя оттуда, он владеет хором. Но сейчас, когда в Кимрах пела уже чуть ли не сотня тысяч голосов, и было ясно, что эта цифра к 19 августа возрастет еще во много раз – Лептагов даже боялся думать, во сколько, – никто из стоящих далеко от него, пусть он и обладал острым зрением, не сумел бы различить, как ходят его руки.