— Папа, но мы же не враги. Мы же соседи. Мы же сотрудничаем с ними, мы ходим на одни вечеринки, мы вместе учимся, мы может быть друзьями…

— Друзьями? Коллегами, соседями! Но не родней, идиот! Эта пропасть непереходима, придурок ты безмозглый! Откуда ты это взял в свою узкую башку, в вашем совместном обучении? Как! Как ты вообще представляешь совместную жизнь с этими… этими… Какими друзьями мы можем быть? Мы… мы только терпим другу друга!

Голос отца гремел, и Ромео понимал — он мог бы выразиться и пожестче, если бы не монах, который сидел в кресле со сложенными руками в узорных перчатках, еле приметно качал головой-капюшоном, и от его качания как будто ползла умиротворяющая тишина, сдерживающая отца.

— В комнату можешь не возвращаться! — скомандовал отец. — Хорошо, что собрал сумку — шагом марш в машину, едешь в Магрибскую колонию, там школу и закончишь — какая разница, где за экраном сидеть. Заодно в дело начнешь входить, в школе тебя этому не научат. Иди, шофер ждет.

Сдерживая слезы, стараясь не встречаться глазами с матерью и Меркуцио, Ромео побрел к выходу. Сел в машину, стоящую у дверей, достал телефон и попытался связаться с Джульеттой, но бесполезно — она не отвечала.

Джульетта писала стихи. Она только что закончила собираться: решила, что хватит обычного школьного рюкзака, если взять сумку побольше, это вызовет подозрения. Главное — не забыть косметичку, чтобы выглядеть ослепительно, как тогда, на балу: вдруг Ромео увидит ее при ярком солнечном свете и решит, что она недостаточно красива? Еще конечно, ее беспокоили ноги. Вдруг они слишком толстые и — она в этом была почти уверена — слишком незагорелые? Подумав, она надела джинсы, белую футболку с капюшоном, еще раз оглядела в себя в зеркало — да. Вот так лучше всего. Взяла телефон, отключила звук — ведь Ромео в любой момент мог позвонить, и тогда придется потихоньку улизнуть, не привлекая вниманиу. А пока можно и написать — это же так здорово, когда можешь взять и высказать свои чувства в стихах. Монтекки так не умеют, Ромео даже рот раскрыл, когда она начала на ходу сочинять.

«Ромео, о, зачем же же ты — Ромео», — вывела она первую строчку, и пальцы легко начали чертить знаки на экране, собирая строчки в слова. Мысль, что она сбегает с одним из семьи Монтекки, ее ничуть не пугала. Кажется, это было даже весело.

«Что имя? Ведь это не рука, и не нога, и не плечо, и не другая часть тела, — мысль ее летела, и слова, кажется, приходили сами собой, — ведь роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет?» Она отвлеклась на секунду, посмотрела на розовые кусты за окном, и краем глаза заметила какую-то коричневую тень у ворот. Джульетта вскочила, выглянула в окно, но этот кто-то уже ушел — кажется, это была мантия отца Лоренцо? Это было странно — ведь он обещал ждать у себя. Неужели что-то сорвалось?