Когда не выспишься, такое ощущение, что с души содрали всю кожу. Не сняли, а именно содрали.
Отец плохо спал, то воды ему, то в туалет. А с утра снова кричал в телефон на кого-то. Поспать толком мне не удалось, успел присниться очень тяжелый сон, будто я снова бродяжу, а хозяева квартиры, которую снял, выкинули мои вещи во двор и среди них все деньги и документы. Роюсь в этой куче, и зашевелились старые шестеренки в мозгу: «Так, ну денег там было немного, это пустяки, паспорт при мне, остальное восстановлю…»
Проснулся через пару часов, а ощущение бездомности осталось.
И еще — какой-то глобальной ненужности. Как будто льешь воду из фляжки в песок, пытаясь напоить пустыню. Уходит вода, а пустыне все равно.
— Юрьева, самоучитель Юрьева… негодяйки, безжалостные, бездушные…
— Папа, чего ты так кричишь?
Папа смотрит на меня прозрачными от горя глазами.
Мы делали генеральную уборку в доме, и две пришедшие уборщицы, бодрые, веселые узбечки, вычистили каждый уголок в наших графских развалинах, выбросили гору ненужного хлама, а заодно и выкинули кипу старых бумаг, среди которых завалялся и самоучитель для семиструнной гитары авторства Юрьева.
Он у папы уже полвека лежит, и последний раз он его открывал, по-моему, когда я пошел в первый класс. Он тогда сел бренчать на гитаре, но его быстро прогнала мама, никогда не любившая самодеятельность.
Но папа теперь обнаружил его пропажу и сразу захотел снова сесть обучаться игре на музыкальных инструментах.
Бедный Узбекистан…
— Папа, ну что ты так переживаешь, я тебе новый куплю…
— Да где ты там купишь, 1961 год издания!
— На книжный рынок пойду и куплю. Обещаю.
— Нет! Мне не надо чужого, я хочу мой! Только мой! Где он?
Последний вопрос обращен к небу. Но слушать-то его мне. Третьи сутки подряд. Папа нудит и нудит. Ноет. Возмущается. Чуть не плачет уже.