А я нет. И в этом трагедия папиной жизни.
Папа решил, что мне что-то слишком хорошо живется, и упал на ночь глядя. Да так упал, что расшиб себе подбородок.
Поднял, отмыл, обработал йодом, недостаточно, придется шить.
Вызвал скорую, собираю папины документы.
Будни, обычные будни на войне со старостью. Ничего особенного. До свадьбы заживет.
Только что вернулись из травматологии. Все нормально. Правда, врачи меня опять выпихали из процедурного кабинета.
По дороге обратно мы с папой поссорились (я все-таки забыл часть документов, а папа настоял, чтобы ехать в старых штанах, и опозорил наш род), а так как я в этот момент держал его за шкирку, вдруг представил сцену, как великовозрастный детина, держа за воротник бедного старика, начинает отвешивать ему пенделей, расхохотался так, что чуть папу не уронил.
Пять швов, через неделю снимать.
Вернулись, попили чай с конфетами.
Оскоромившиеся штаны стираются.
Все хорошо.
У папы который день очень плохое настроение. Весна, она, в общем, не всем мать родна, кому-то и не нужна, одна смута в душе. Что тебе новые краски и свежий натянутый холст, если рисовать настроения нет.
Депрессняк как-то все наше семейство накрыл, кроме собаки Белки, у той ежедневная радость — еда. У Котаси тоже, но ей сложнее — Котасе всегда мало.
Нам с Сашкой проще, мы же мужики, хоть и в подкисающем, но соку, нет женщины по весне — есть депрессия, зато нет проблем, есть женщина — депрессии нет, но есть проблемы. А это еще неизвестно, что хуже, так что рано унывать.