Сказать об этом Андрею? Нет, не надо: потом. Когда взвесит все и обдумает, когда твердо решит, что способен собой заменить и погибшего комиссара, и мичмана-друга.

Тогда снова придет к Андрею, все объяснит и расскажет. Даст ему клятву матроса и попросит рекомендацию».

— С утра собирайся в Ленинград, — произнес, подымаясь, Иволгин. — Сегодня мы израсходовали почти все дымовые шашки. Получишь в городе послезавтра, доставишь сюда.

«Послезавтра? — машинально отметил Колька. — Зачем же ехать в город на сутки?» Но Андрей, опережая вялые мысли его, глухо добавил:

— Дома кланяйся от меня Елене… И возьми вот: сам не знаю, как сохранилась, — протянул он, глядя куда-то в сторону, банку консервов.

Колька тупо смотрел на банку, на рыжую рыбину на этикетке, на грязную полустертую надпись «Бычки в томате». «Елене? Значит, завтра он увидит ее? Проведёт рядом с нею целые сутки?»

Уставшее сердце немело от медленного тепла. Но в нём, в этом сердце, по-прежнему властвовало лицо Рябошапко, и потому у Кольки не было сил ни поблагодарить Андрея, ни даже обрадоваться своему счастью.

Глава 16. ЕЛЕНА ЛАВРУХИНА

Глава 16. ЕЛЕНА ЛАВРУХИНА

Благодарность, мужское братское чувство — к Андрею, к Лемеху, к товарищам — пришли позже, на следующий день. Утром в землянку, внеся с собой запах бензина, заскочил водитель в засаленной телогрейке, окликнул:

— Кто тут Лаврухин? Давай собирайся, сразу же после обеда тронемся. Дорога хоть и не дальняя, да день больно кряжистый: так и вымораживает, собака!

— Куда это? — поинтересовался Петро, когда водитель ушел.

— В Ленинград, — негромко ответил Колька и не сдержал улыбки. Лемех завистливо и в то же время смущенно взглянул на него, потом неторопливо порылся у себя под подушкой, достал плоский, как солдатская лопатка, сухарь.

— Возьми… В городе, говорят, совсем плохо.

Колька сжал сухарь, поперхнулся: уже третьи сутки не выдавали пайков, матросы перебивались на скучном вареве, и значит Лемех делился последним. Если бы этот сухарь Петро отдавал ему, он никогда бы не взял. Но подарок предназначался Елене…

— Спасибо, — тихо выдавил Колька и, закусив губу, поспешно отвернулся от друга.

Через минуту уже все в землянке знали о том, что он собирается в Ленинград. Один за другим — кто молча, кто с нарочито небрежной шуткой, скрывавшей смущенную теплоту дружеского участия, — подходили матросы, клали перед Колькой то сухарь, то кусочек сахару, то остаток пшенного концентрата.

— Ребята… — растерянно бормотал Колька. — Зачем вы…

— Ладно, кончай прения, — обрывали его.

— Вопросы — в письменном виде.