Лица дружинников удивлённо вытянулись.

— Не, ну Мышу-то можно! — поправился Сытин. — Но больше чтоб никто! Ты, Михей, тоже останься! За Глашкой присмотри. Если что — сразу Поликарпыча зови.

Михей угрюмо кивнул. Состояние Глашки беспокоило его — он беспомощно хмурил белобрысые брови и переводил взгляд с меня на Сытина.

— Всё! — Сытин хлопнул ладонью по столу. — Давай, Немой! Договаривайся с княжичем и с Соловьём. Баба Дуня! Собери нам еды в дорогу. Через час выезжаем!

Я достал из кармана зеркальце и связался с княжичем. Сделал грустный хлебальник и захрипел, как можно убедительнее:

— Приболел я, Миша! Кхм! Отлежусь пару дней. А к тебе надёжного человека пришлю. Он присмотрит, чтобы бояре выполняли твои приказы в точности.

Потом вызвал Соловья и снова поднялся к Глашке.

В комнате терпко пахло травами. Глашка лежала в постели, глаза у неё были сонные-сонные. Рядом, на столике стояла большая кружка, на дне которой осталось немного бледно-зелёного отвара.

Гиппократ Поликарпыч собирал свои склянки.

— Проспит до обеда, не меньше! — бодро сказал он. — Всё должно пройти.

— А что с ней? — спросил я.

— Переутомление, нервы.

Доктор поглядел на меня поверх очков.

— Жизнь, юноша, должна быть спокойной и размеренной. Это скучно, но чрезвычайно полезно.

Да у нас так и есть, бля! До обеда приключение, после обеда — подвиг. Железное расписание!

Я присел на кровать рядом с Глашкой.

— Глаш, нам с Сытиным надо уехать ненадолго. Завтра к вечеру вернёмся.

— Обещаешь? — тихо спросила она.

— Обещаю.

— Хорошо.