— Чокри, — Зарина встала, — подумай хорошенько. Знаешь, что такое индийский приют? Что там делают с девочками? Естественно, Мохан сказал «нет». Я думала, ты умнее.

«Если я разобью Мохану сердце, она станет винить меня», — в ужасе подумала Смита и покосилась в сторону кухни. Мохан раскладывал лед по стаканам. Съеденное рагу камнем осело в животе. Это что, засада? И если да, участвовал ли в этом Мохан? Но удивленное выражение его лица развеяло ее подозрения.

— Су че? — спросил он Зарину на гуджаратском диалекте. — Что случилось?

— Ничего, ничего, — ответила та и села на место. А потом натянуто добавила: — Съешь еще, дикра.

Смита покачала головой.

— Спасибо, мне хватит.

Повисла напряженная тишина.

— Я сделаю персидского чая, — сказала Зарина. — Будете? А на десерт у нас крем лаган ну[74].

— Арре, Зарина, оставь бедную девочку в покое, йар, — сказал Мохан. — Давай подождем минут десять-пятнадцать перед десертом.

Лицо Зарины подобрело.

— Знаете, что про нас, парсов, говорят? Парсы завтракают и думают, что приготовить на обед.

Они рассмеялись, и холодок развеялся.

— Пойду подогрею крем, — сказала Зарина. — А ты, может, покажешь Смите свою комнату? Я вас позову.

Они вошли в комнату Мохана, ощущая неловкость. Смита окинула взглядом голые стены, аккуратно застеленную двуспальную кровать, стул, на спинке которого висели джинсы. Комната была такой же аскетичной и безличной, как ее квартира. Добродушный весельчак Мохан хоть и жил не один, но, похоже, вел такое же монашеское существование, как она сама. Ее сердце при мысли об этом растаяло, и он это заметил.