– Что, решили всё-таки погреться?

– Да там космонавты не пускают уже никуда, – сообщила Травка, – я решила переждать.

– Ну уж скажете, космонавты, – рассмеялась никакая не старушка, а дама, – космонавты расширяют мир, а эти всё сузить норовят. Когда Гагарин полетел, мы думали мир изменился навсегда, да какое там, жандармы всё те же. Ну да бог с ними, зато кофе здесь приличный и чашки у них красивые. Как вам цепь?

– Цепь огонь, – согласилась Травка, – мы тоже любим в нашей кафешечке чашки на крючки вешать, а до цепи не додумались.

А сама в это время совершенно неприлично пялилась на руки дамы. Ничего прекраснее в жизни не видела. Словно выточены из полудрагоценного камня, причем, полупрозрачного, что-нибудь вроде агата, но полные живой жизни, светящиеся изнутри, все косточки видно насквозь, как часто бывает с возрастом, но кожа гладкая и сияющая. Невероятно. Руки задумчиво разглаживали салфетку, словно намереваясь что-то на ней нарисовать, только кисти в них не хватало.

– Руки я кремом мажу, – улыбнулась дама, – и вам бы не помешало.

Действительно, травкины руки выглядели как-то не очень. Кожа потрескалась, а на ладони лучше вообще не смотреть.

– Войлок, – коротко объяснила Травка, – мокрое валяние, остановиться не могу. Шляпу вот сваляла.

Дама рассмеялась.

– Вот все мы ради искусства готовы на великие жертвы! И я ради бумаги в такой мороз из дома вышла. Ну да ладно, отсюда до Репинки рукой подать, там и закуплюсь. Пожалуй, надо идти, лавка там рано закрывается.