Светлый фон

 

– Привет, улица Репина, – сказала дама, пряча что-то в сумочку. – Такое короткое оказалось путешествие… Но полезное. Смотрите, там уже никого, – в створе улицы был виден садик, набережная, полная машин, и никаких беспорядков, – что же, вам нет преград ни в море, ни на суше?

– Сама не знаю, – призналась Травка, решив не спрашивать, что она там прячет. Возможно, не удержалась и стащила графитовый стерженёк, но спрашивать об этом неловко.

 

– Считайте, что нету, – посоветовала дама, – даже если есть, преград не будет, если вы будете так думать.

 

Травка только покивала. Поучительно, что уж. Мысль материальна, всё такое.

 

– Да не скучайте вы так, – рассмеялась художница, – не берите в голову. Их и правда нет, что бы мы ни думали. Спасибо за путешествие, – Травка моргнула, а рядом с ней на набережной уже никого не было.

 

Ну вот, – подумала Травка, – думаешь, что кого-то спасаешь, а она в любой момент могла вот так исчезнуть и всё. В этом городе вообще невозможно отличить столетнего человека от тысячелетнего духа. Повернулась и пошла назад, в сторону Университета, где возле ресторана остался мёрзнуть верный велосипед.

 

И, то ли потому, что нет преград, то ли ошиблась во времени и вернулась слишком поздно, но не было уже на набережной никаких космонавтов.

Мы с водой

Мы с водой

Ехала с концерта, вот прямо с виолончелью, на велосипеде, машинально поехала через Стрелку, а Биржевой-то мост закрыт, пришлось ехать дальше, к Тучкову, и тут увидела, как Нева течет сизым драконом, такая милая, захотелось погладить; доехала до следующего спуска, уже перед самым мостом, оставила велосипед перед ступеньками, виолончель сняла пролётом ниже, спустилась к самой воде, долго полоскала руки, гладя дракона, подумала, что такому огромному дракону, как наша Нева, эти поглаживания, наверное, совсем незаметны, тут бы здоровенным кораблём по ней плюхнуть, да где тот корабль. Но казалось, что Неве всё-таки понравилось. Иначе почему бы так приятно было совать руки в ледяную воду, какой музыкант вообще будет это делать. Дальше ехать стало почему-то легче, словно дракон подталкивал в спину то ли хвостом, то ли взглядом. Хотя и Тучков мост невысок, это вам не Троицкий и не Бетанкур.

* * *

Вышел из клуба, но пошел не через арку сразу на Каменноостровский и к метро, а почему-то кругом, через дворы. В темноте граффити-дворика прислонился к тополю, они вообще странные, эти тополя, у всех уже суббота, а у них четверг, стоят зелёные, днём еще видно, что края некоторых листьев побурели, а сейчас, ночью, как будто вечное лето у них, как будто нет времени как такового. Прислонился к стволу, там еще такая ямка удобная обнаружилась, как раз для плеча, достал сигарету, закурил. На стене шестиэтажки, торчащей над гаражами, явственно маячила рогатая тень быка, непонятно было, что ее отбрасывает, в граффити-дворике света не было вовсе, в соседнем дворе, за стеной, был фонарь, но от него тень в любом случае должна была бы падать на другую стену, но, так или иначе, бык был, и над его головой разноцветными угловатыми буквами было написано: «РАЗУМ». «Ну хоть у кого-то в этом мире остался разум», – засмеялся и махнул рукой с дымящей сигаретой в сторону быка, так, что тонкая струйка дыма поползла в ту сторону. Бык кивнул.