совершенно
Ничего
– Зачем же все читают?.. – вовсе уж глупо, растерявшись и чувствуя в сердце испуг, говорил я, и в синем чаду попойки, под жёлтой лампой, видел искренние детские глаза, серые: по глупости, говорил мальчик очень серьёзно, очень искренне, точно вместе со мною недоумевая и вместе со мною горюя: почему вдруг все принялись читать неудачную (…Бред, – презрительно…) пьесу, я почти уже верил, с облегченьем, ему… как вдруг угадывал в движении губ мальчика движение моих губ: карикатура уже на меня! чёрт, а не мальчик!.. Его знание всего, что имелось в моей жизни. Уголёчки, красные: под пеплом жестоким, серым и синеватым, в ещё детских глазах. Дьявол в обличье ребенка. И убийственная жестокость удара его детской руки. Кажется, что-то такое я читал, в книге из тех, что читала моя девочка: дьявол в обличье ребенка. – От таких воспоминаний мне расхотелось ходить тёмными вечерами к памятнику Екатерине. Ночи мои были мерзки; и видения во сне вертелись: красные, чёрные, жёлто-огненные черви…
испуг,
по глупости,
(…Бред,
чёрт,
знание всего,
дьявол
XXI
XXI
И чистые, ноябрьские, утра.
Сизый воздух.
Голуби, в треске крыльев, взлетали с тёмных и ржавых крыш. Чистота воздуха в ноябрьских утрах была столь величественной, что и ржавые тёмные крыши выглядели неправдоподобно чистыми.
В утреннем голубом свете моя записная книжка валялась на не чищенном три недели ковре. Чёрт, вспомнилось с неуютной горечью мне, кто же из знакомых мне женщин умер? я помнил: Леночка, записано было моим карандашом на одной из последних страничек, а выше, незнакомой и твёрдой рукой, кажется, женской: Елена Константиновна, и номер телефона подчёркнут, красными чернилами. Всю книжку перечитал я раза четыре, крайне внимательно, затем с раздражением, затем лихорадочно, затем с колотящимся испугом в груди: и похожей записи не нашел.
Леночка,
Елена Константиновна,
испугом
Разве могло такое прибредиться?
могло