Если Мальчик, чудом, невероятнейшим, загадочным, глупейшим, ведь труп его я видел своими глазами, четыре года назад… и его же голос я слышал вчера по радио, и сентябрьская книжка уважаемого журнала… если Мальчик выцарапался: а от этой дикой, бешеной кошки всего можно ждать… то мне вовсе не нужно было жить. Мне надлежало утонуть в той апрельской забайкальской речке, уйти молча под лёд (почему-то минула меня в детстве та серая, в угрюмой мелкой волне, в грозных зимних сумерках полынья… которая теперь душит меня ночами…), или, ещё точнее: убиться в том ночном прыжке, где, как понимаю я нынче, и кончилась моя живая жизнь. Может, я и убился там, а всё остальное дурной сон, кошмар мига гибели? Счастье великое, что я не умею писать (сие вовсе не значит, думаю я с внезапною злобой, что они, хвалящиеся уменьем писать, умеют в действительности это делать: говоря о письме, подменяют одно другим, тянутся на цыпочки, ходули, горделиво хвалятся даже не тем, что умеют писать, а тем, что выучились, веруют искренне, что возможно выучиться на чемпиона мира по боксу, лишь ходи аккуратно на тренировки и найди влиятельного покровителя, и проповедуют в лито своих какие-то правила хорошего письма: как хорошего тона, писатели слов, именовал их Юлий, букв, лениво замечала Насмешница, она их ненавидела такою яростью, что даже ленилась их замечать, вот в чём все трое были схожи, Насмешница, Мальчик и Юлий, они столь умели ненавидеть, что предмет ненависти исчезал из их зрения, переставал для них существовать, и вот почему неделями могли эти трое говорить лишь о Платоновской академии, всяческих Сфорца и Медичи, будто сплетничали лениво о знакомых, а они берут перо, классически выражаясь, принимаются стучать по машинке пишущей не с тем, чтобы что-то узнать, а исключительно чтобы возвестить, или, в худшем случае, описать, от чегó меня просто трясёт в злобе, кое-чему, как ни глуп, я в Грибоедовской академии обучился, хоть учили там, очень всерьёз, отнюдь не меня, а Мальчика, вскоре умершего, они как взяточник следователь, начинают писать в дело, уже всё зная и даже зная приговор, и первые подвернувшиеся слова принимают за мысль, или же вообще о мысли не думают, отчего же, лениво возразила мне Насмешница, думают, только у них, чтó бы они ни писали, получается всегда одно, сумма прописью, и вечно так будет, при любом режиме, в любом королевстве иль фараонстве, или вы верите, что республика поэтов, так сказать, вся власть поэтам, грех, негромко заметил Юлий, непривычно мрачен в то утро, впрочем, давно уже перевалило за полдень, сентябрьский ясный день, тёмные тяжёлые шторы, они у прилавочка кассы, лениво, медлительно перебила его Насмешница, у неё вновь, я уже научился видеть, начинались её невыносимые и убийственные для любого другого человека головные боли, я научился видеть её бледность и глубокие тёмные глаза, у прилавочка кассы добровольно подписываются в отречении от тайн литературы, за отречение даруется им умение не гореть в огне, не ведать мук, кормиться личинками, жуками, человечиной, умение выжить хоть в серной кислоте, и даруется право клясться памятью трёх сгинувших в неизвестности каторжников, лениво говорила она, Елена, мягко и укоризненно Юлий, не буду, безразлично и уступчиво усмехнулась она уголочком жестоким губ, грех, повторил негромко Юлий, очевидно, думая о чём-то далеком другом, порицать живущих людей за то, что бренчание на опущенной струне им грезится, тетиве, вдруг сказал, твёрдо, Мальчик, и улыбнулся, сдержанно, бренчание на тетиве: и стрела у ног, так говорил Мальчик, отчётливо заходя издали, широким медленным кругом, стрела, упавшая у ног, или даже залежавшаяся оплошкой в колчане: если только в тот день колчан находился при них и не был пуст, бренчание на тетиве, или на чём угодно, на подтяжках, на резинке мячика-раскидая, где опилки внутри, говорил Мальчик, чуть приметно забавляясь, и не зная, какое слово явится следующим, и чего коснется речь, но круг медленно сужался, стрела, упавшая у ног, стрела, которая без надобности: ибо нынче в цене музыкальность… а письмо, жестоко сказал он, сорвавшись, вниз, письмо: лук Одиссеев могучий – в работе… не в каждый день найдёшь сил, чтобы царский могучий лук, Аполлонов лук, тихонько, будто восполняя паузу, прибавила Насмешница: Аполлон, Еврит, Ифит и Одиссей, череда владельцев… царский могучий лук, повторил и продолжил Мальчик, всё это походило на скрипичный квартет, иль трио, я не силён в музыке, но за месяц с лишним, лёжа недвижно, я наслушался музыки из репродуктора, писать – как царский могучий лук согнуть, надеть тетиву, натянуть… письмо: лук могучий в работе, и письмо: в безжалостнейшем полёте стрела!.. и пробитие гортани Антиноя! – полёт, движение: в даль, имея далёкую цель: никому, кроме богоравного мужа, не известную; никем не видимую!.. и уж никем на пиру не ожидаемую, спуск стрелы: время; полёт стрелы: время, говорил Мальчик, итоги и все последствия видны не вдруг; инфузория может родиться, жить, умереть: покуда летит, с коротким ужаснейшим свистом, стрела; всадить стрелу: в даль, в видную только стрелку цель; и там, в дáли этой, короткой, в тени, в листве, пронзить, не видимую никем, антилопу… письмо: уменья и силы своих не замечая; как не замечал Одиссей, женихов избивая, Евримаха ли, Амфинома, прочих безвестных: ни тяжести лука, ни тяжести гибельной стрел чёрных… кажется, что, упомянув, невзначай, антилопу, Мальчик чувствовал уже тень воспоминания, и не помню уже, Юлий, Насмешница, вступив бережно в паузу, предложили Мальчику, несильно: …угодила в цель стрела, или нет – она там; насквозь пробита антилопа, или нет – она здесь… нет, твердо вступил Мальчик, так говорить нет умел он одни; при звуке твёрдого его нет я чувствовал, кáк пробивает, с хрустом, антилопу стрела, нет, твёрдо и медленно повторил Мальчик, здесь обязан быть третий стих, где антилопа, пробитая не насквозь, исчезает, вскачь: ни стрелы и ни антилопы… как три лопоухих матроса, щенка, прибавил он для чего-то, усмехнувшись почти незаметно: уговорам поддавшись самого глупого, на единственный рубль купили шоколадку и съели, вечером чёрным, у старой ограды, над бухтой, над огонёчками кораблей, в городе старинных казарм, и самый умный грустно вздохнул: вот, ни рубля и ни шоколадки… ни стрелы и ни антилопы, тут есть тайна, сказал Мальчик, уже на какой-то интервал ниже, тайна в том, что стрелок пусть имеет целию антилопу, но чтобы пробить антилопу насквозь, стреле нужно иметь предметом влечения нечто, что находится за антилопой… бил в крысу, ударил в Полония, закончил вдруг Мальчик: итоги письма видны не скоро; и бывают крайне нежданны. Господи, думаю я теперь в больничной ночи, какое счастье, что я не умею писать: незначительнейшее противоречие тотчас разрушает моё суждение… – Замолчал Мальчик, чуть лукаво… и вдруг, первой, засмеялась Насмешница, закинув голову, боже, какой юностью звучал её смех: …боже, смеялась она, как он нас всех надул! ведь это же Пушкин: …заправлю в тетиву тугую!..), – нет; слава Господу, что я не умею писать, и подальше от всей их чертовщины…