Они возникали на миг. Этот миг был какой-то задумчивый и длинный. И снова исчезали. Неизвестно куда.

Сверху, с невидимого неба, с крыш все время лило, шумно сваливались пласты снега.

Вечером теледиктор обязательно сообщит, что подобного тумана не было с какого-нибудь 1870 года. А может быть, и с библейских времен.

Неизвестно откуда сигналили десятки автомашин. С невидимых перекрестков растерянно свистела милиция.

Шел только третий час дня, а вверху над головой уже плыли, не уплывая, бессильные зарева фонарей.

Он брел, пока не наткнулся на высокий забор красного кирпича, почти сплошь покрытый выступившей изморозью.

Повернул в свой переулок.

Далеко, где-то на Окружной, призывно пропела сирена электрички.

Дома было темно и пусто.

Зажег свет.

Залитый электричеством обыденный, ежедневный мир комнаты обступил, навалился.

Швырнул портфель под письменный стол. Разделся.

За окном было совсем черно.

Выключил свет.

Снова прорезалось окно. Широко, враздроб лупила и лупила капель о заоконный карниз.

Он схватил пальто. И, одеваясь на ходу, вышел.

Туман начал рассеиваться.

По макушке долбануло несколько ледяных капель. За шапкой возвращаться не хотелось.

Поднял воротник, двинулся к центру города.

С крыш лило. Дул прерывистый, влажный ветер. Сквозь синеватую мглу проступили очертания зажженных вывесок. Но машины все еще катили с включенными фарами. Скрежетали тормоза.