Алан, пробыв десять дней на передовой, уцелел — один из немногих — и сообщил, что «очень беспокоился, потому что не имел возможности вам писать и боялся, что вы будете за меня волноваться».

«Девять дней мы были под обстрелом, и четыре дня из них огонь продолжался беспрерывно. Мы не могли спать, потому что снаряды рвались вокруг. Днем бывало немногим лучше да еще приходилось под обстрелом ходить на работы. И все же мы с Джорджем выдержали все, хотя как-то ночью оба надышались газом и назавтра нас изрядно тошнило. Но это чепуха, если учесть, что большинство наших друзей ранены или убиты. Нам удивительно повезло, что мы проскочили без единой царапины. Не стану подробно описывать все, что было с нами, потому что бывало и такое, о чем вспоминать не хочется. Теперь все это позади и вспоминается, точно страшный сон, но когда видишь, скольких ребят уже нет с нами, убеждаешься, что это был все-таки не сон.

В первый же вечер, попав на передовую, мы лишь после четырехчасового изнурительного марша добрались до траншеи, которая была нам всего по щиколотку и каждые несколько шагов начисто размыта дождями. Наш командир сказал: «Ну вот и пришли, ребята. Располагайтесь поудобнее», и мы разбрелись в поисках лопат, планок, досок и обрывков брезента, чтобы хоть немного прикрыться от дождя. Но только мы начали устраиваться и даже зарылись уже немного в землю от немецких аэропланов, как пришел приказ собираться и двигаться дальше, потому что нас привели не туда, куда нужно. И мы отошли примерно на милю назад к запасной траншее, так же сильно разрушенной, как и те, к которым нас привели вначале.

Однако я вместе с Джорджем и еще с одним хорошим малым из Делинкина — Рудольфом Сеймуром соорудил кое-какое укрытие. Это было просто небольшое углубление, вырытое в стенке траншеи и прикрытое сверху досками и брезентом, но оно две ночи служило нам домом. Ноги здесь вытянуть было негде, и мы сидели, упершись подбородками в колени и так тесно прижавшись друг к другу, что даже не мерзли, только колени ныли от боли.

Мы добыли старый германский бачок, соорудили небольшой очаг и вскипятили несколько котелков чаю для себя и для других, — это было просто как дар божий. Только с дровами было трудновато: приходилось складными ножами отковыривать куски от огромного бревна.

После того как мы два дня просидели в траншее, время от времени совершая под обстрелом вылазки за продовольствием, нас перевели глубже в тыл, где мы увидели еще одно пустынное поле, изрытое снарядами, и где нам снова предложили устраиваться. Здесь наша небольшая компания, к которой присоединился еще один парень, расположилась в разбитом немецком блиндаже. Вокруг валялись бетонные плиты, разбросанные взрывами снарядов, когда наша артиллерия выбивала отсюда бошей.