Я постаралась как можно скорей вернуться к работе над «Черным опалом» и к изучению работ Маркса и Энгельса. Маму беспокоил мой интерес к революционным событиям в России и к социалистическим идеям вообще.

Как-то в холодный вечер, когда я читала у огня «Капитал», а мама сидела за кружевами, она вдруг воскликнула:

— Бога ради, отложи ты эту скучную книжку, дай отдохнуть бедной своей голове.

— Она не скучная, — сказала я. — Вот послушай! — И стала читать ей главу, где описываются условия, в которых работали на английских рудниках и фабриках женщины и дети, и говорится о борьбе за улучшение этих условий.

— Я и не думала, — сказала она, оставив свои коклюшки, — что когда-нибудь могли быть такие ужасные условия.

— Согласись же, — рискнула сказать я, — что интересно понять, каким образом эти условия могут быть изменены, если люди не захотят мириться с ними и станут бороться за их улучшение.

— Так это и есть социализм? — спросила она. — Твой отец не верил в него, я так никогда и не могла толком понять почему.

— Я уверена, что он не читал эту книгу, — сказала я. — И ему не пришлось пережить войну. Если бы он понял, что в наше время система наживы порождает войну, он так же горячо желал бы изменить эту систему, как и я.

— Но ведь ты не можешь это сделать! — воскликнула она в ужасе от мысли, что я могу быть замешана в революционной деятельности и беспорядках, нарушающих существующее положение. — Что в силах сделать девушка для изменения мира?

— Не знаю, — сказала я. — Но можно попытаться сделать хоть что-нибудь.

При всякой возможности я уезжала в загородный домик в Эмералд, чтобы поработать там и впитать в себя хоть частицу той силы и красоты, которые таила в себе земля, — ведь они утоляли боль от всех горестей. Маме не нравилось, когда я жила там одна. Иногда она ехала со мной на недельку. А потом было объявлено о продаже домика. Мне было страшно его потерять. Цена была невысокой, и мама решила истратить на покупку домика деньги, которые оставил ей Алан, а право на владение передала мне.

— Ну вот, теперь у тебя есть собственный дом, — сказала она, — и все же мне не верится, что ты останешься старой девой.

Пришла телеграмма от Хьюго. Он страдал от малярии, и его отпустили по болезни домой, но обязали принимать участие в призывной кампании. Скоро он будет в Мельбурне.

Я получала одну телеграмму за другой — из каждого порта на его пути. Мальчишка с телеграфа то и дело пробегал по дорожке через наш сад. В тот день, когда пароход вошел в залив, Хьюго прислал мне несколько телеграмм. Мама и Этель были вне себя от волнения. А я все еще боялась решиться и не знала, что сказать Хьюго.