– Никакая вы не дура, вам просто нужно перестать жить в тени. В тени смерти вашего брата, в тени горя ваших родителей. А еще, наверное, стоит спросить себя: чем вас с самого начала так привлек Доминик? Может быть, это произошло потому, что вы некоторым образом уже догадались, кто он такой?

Меня ее предположение и ошеломило, и отрезвило.

– Нет, вряд ли, – сказала я, – нет, я так не думаю. Понимаете, мне тогда было всего пять лет. И я помню только, что тогда, на той заброшенной железнодорожной ветке, он был единственным, кто пытался меня защитить. Но я даже лица его толком не помню. Запомнила только, что он всегда носил ту зеленую парку. А больше ничего.

Керри встала.

– Пойдемте со мной. Может быть, хоть это поможет вам что-то вспомнить.

Я следом за ней вышла из театра. В коридоре не было ни души – день был чудесный, солнечный, и все дети резвились на улице, – кроме Криса, нашего школьного мастера на все руки, который возился с чем-то внутри потолочной панели. Он узнал меня и поднял в знак приветствия руку. Я улыбнулась ему.

– Ну что, вы так и не поймали того мальчишку? – спросил он.

Я покачала головой.

– Маленькие ублюдки! – пробормотал он.

В том коридоре, куда выходили двери театра, стены были увешаны рядами школьных фотографий. Как и в «Сент-Освальдз», в «Короле Генрихе» каждые три года делали большой общешкольный снимок, и эту работу выполняла всегда одна и та же местная фирма «Джейкоб Бэрроумен и сыновья». В этой фирме был сделан и знаменитый портрет моего брата – всего лишь за неделю до его исчезновения, – который потом появился во всех местных газетах. Этот снимок я хорошо помнила: мои родители впоследствии максимально увеличили портрет Конрада и повесили его над каминной полкой, где он и провисел все эти восемнадцать лет. А вот общешкольную фотографию они в тот год покупать не стали: во-первых, эти фотографии были весьма недешевыми, а во-вторых, лицо Конрада на ней выглядело всего лишь как некое расплывчатое пятно среди множества других таких же расплывчатых пятен. Возможно, они все-таки купили бы и такой снимок, если бы моему брату довелось доучиться до шестого класса, но этого, увы, не случилось.

Сделать общую школьную фотографию – уж вы-то наверняка хорошо это знаете, Рой, – дело весьма непростое и трудоемкое, потому-то ее и делают всего раз в три года под конец летнего триместра. Сперва возводят на лужайке перед главным входом некую трехуровневую платформу, на которой затем и выстраивают (или высаживают – в зависимости от их роста) учеников в соответствии с тем, в каком классе они учатся. Первоклассники обычно сидят, скрестив ноги, прямо на траве. Это самый нижний уровень. Второклассники сидят уже чуть выше, на стульях, а сразу за ними стоят третьеклассники. Следующий уровень – это, соответственно, четвероклассники и пятиклассники. А на самом последнем стоят шестиклассники – одни в школьных блейзерах соответствующего цвета, другие в строгих темных костюмах, и последние, разумеется, выглядят просто щегольски. В центре этого ряда преподаватели – все, разумеется, в академических мантиях.