Я заметил, что Ла Бакфаст сунула таксисту очередную банкноту. В свете уличного фонаря ее волосы пылали каким-то невероятно ярким пламенем, а на меховом воротнике пальто поблескивали крошечные капельки дождя. Она повернулась ко мне и с улыбкой спросила:

– Ну что?

– Я хочу дослушать вашу историю до конца, – сказал я. – Все-таки я уже довольно долго следую за вами по вашему жизненному пути.

– Ну что ж, мистер Стрейтли, прекрасно, – сказала она.

И мы в молчании поехали ко мне домой.

Глава пятая

Глава пятая

26 сентября 2006 года

Когда мы приехали, в доме у него было очень холодно, и я сразу же включила отопление в гостиной и заварила полный чайник настоящего чая «Дарджилинг». Травяной чай свое дело уже сделал, а у нас впереди, по всей видимости, был долгий вечер. Я также отыскала в кладовой несколько пакетиков сгущенного молока и несколько пакетиков сахара. Кружку Стрейтли я изрядно нагрузила тем и другим, а сама устроилась рядом с ним в кресле.

Память – механизм органический, сотканный из множества соединений. Уберите одно, и механизм постарается это восполнить, чем-то заменяя выпавшую часть реальных воспоминаний, создавая новые соединения и словно пытаясь, подобно растению, дотянуться до света. Эмили Джексон – это пример одного из таких явлений; некий образ из целой серии других, исполненных надежд образов, возникших, чтобы заслонить собой, скрыть некую недостаточность, некую дыру в самом сердце моего детства. И мне стало окончательно ясно, как только я тогда вошла в дом на Эйприл-стрит, что из памяти моей как бы выпал не только сам момент исчезновения Конрада, но и все то, что, как мне казалось, со мной случилось в минувшие после этого годы. Ничему из этих воспоминаний доверять больше было нельзя; ничто из этого, похоже, не имело реального содержания. Воспоминания эти были похожи на мыльные пузыри, такие яркие и сверкающие в солнечных лучах, точно жидкое стекло на конце трубки стеклодува, но мгновенно исчезающие от одного-единственного прикосновения.

Платон считал, что память похожа на кусок воска для печатей, на поверхности которого человек способен оставить некий вечный след. Однако, как он также полагал, всякое написанное слово есть враг памяти, ибо оно обкрадывает богиню Мнемозину, лишая ее издавна полагающейся ей дани.

Люди перестанут упражнять свою память, полагаясь на написанное и не стремясь более вызвать в собственной душе воспоминание о той или иной вещи, а прибегая к различным внешним памяткам и зарубкам.