О.; Разумеется, ни один настоящий писатель не вложит цросто так чистый лист бумаги в машинку, чтобы печатать пьесу, не подозревая, о чем она. Но вместе с тем сам процесс работы является открытием. Процессом узнавания нового о том, о чем ты пишешь. До известной степени я могу чисто умозрительно представить будущую пьесу целиком—по крайней мере так со мной происходит,— причем это случается как бы помимо меня, еще до того, как я примусь за пьесу. Именно это я имею в виду, когда говорю, что писать пьесу — значит открывать ее для себя. Думаю, что это самый верный ответ. Вообще-то такие вопросы я терпеть не могу. Мне всегда казалось, что уж лучше уклоняться от ответа на вопрос, который я расцениваю, как грубое вмешательство в мои тайны—тайны, которыми писатель ни с кем не делится. Если творческий процесс подвергнуть интеллектуальной оценке и скрупулезному анализу — он улетучится, исчезнет. Говорить об этом не только чрезвычайно трудно, но и чрезвычайно опасно. Помните старую сказку—то ли это одна из эзоповских басен, то ли китайская притча—об одном премудром звере. Он увидел сороконожку, и она ему страшно не понравилась. И он сказал: «О боже, зто удивительно, это просто немыслимо—неужели можно ступать столькими ножками! Как это у тебя выходит? Отчего они у тебя все двигаются?» Сороконожка остановилась и сказала: «Значит, так, сначала ставлю левую переднюю ножку, а дальше...» — она Задумалась, что дальше, да и разучилась бегать на сорока Ножках.

В.: Сколько времени вы обычно вынашиваете пьесу в себе?

О.: Обычно я обдумываю пьесу везде, где бы ни был,— от полугода до полутора лет, а потом сажусь писать ее.

В.; Мысленно развиваете сюжет или...

О.: Просто думаю о ней. Хотя нередко меня обвиняют в том, что я ничего не продумываю до конца, я тем не менее обдумываю пьесу. Это верно, что я не начинаю с готовой идеи пьесы—иными словами, с тезиса, вокруг которого надо строить пьесу, но я знаю очень много о характерах персонажей. Я знаю очень много об их среде. И кое-что мне известно о том, ч!о должно в пьесе произойти. Но лишь тогда, когда я сажусь писать, я слышу точно, что хотят сказать персонажи, как они будут развиваться от одного эпизода к другому. То есть как они будут вести себя в определенной ситуации, чтобы получился задуманный исход... Если бы я представлял себе все это иначе, я бы не смог наделить свои персонажи свободой выражения, благодаря чему образы становятся- объемными. Вообще говоря, я пишу скорее трактат, чем пьесу. Обычно я сажусь за пишущую машинку после обдумывания и довольно быстро набрасываю первый вариант. Прочитываю его. Делаю пометки карандашом там, скажем, где мне кажется, в репликах, нарушен ритм. Потом все перепечатываю. И в процессе перепечатки могут возникнуть еще одна-две реплики. Могут еще появиться одно-два новых события, но не больше. Как правило, я первым долгом стремлюсь завершить то, с чего потом начнутся первые репетиции; но в основном отбор и решения вызревают до того, как я сажусь за пишущую машинку.