РазноеПисатели США о литературе. Том 2стр 233
Светлый фон
О.: Я чувствую, что думаю о пьесе,, и это первое свидетельство того, что она рождается. Когда я осознаю, что думаю о ней неотступно, процесс уже в полном разгаре. На неожиданный вопрос: «Скажите, каковы ваши планы на будущее?»—я, к своему великому изумлению, слышу собственный ответ: «Ах, я напишу такую-то пьесу и еще такую-то»,—хотя до этого ни о чем подобном даже и не помышлял. Вот видите, • мыслительный-то процесс идет сам по себе, не знаю, правда,' что здесь сознательное, что подсознательное. Но как бы то ни было, большая часть работы происходит в уме. И этот период может длиться полгода или даже—как в случае с «Запасным оратором», пьесой, которую я, возможно, наконец напишу этим летом,—больше трех лет. Временами я как бы разворачиваю пьесу перед собой—перед своим мысленным взглядом, чтобы увидеть, как она развивается. И если персонажи становятся объемными, значит, все в порядке. С определенного момента я то и дело проверяю себя, насколько хорошо знаю своих персонажей. Я начинаю импровизировать и испытывать их в ситуации, которой, очевидно, в пьесе не будет. И если мои персонажи чувствуют себя в такой импровизированной ситуации как рыба в воде и развернут свой собственный диалог и станут вести себя в соответствии с моим представлением об их характерах, тогда я решаю, что пьеса моя созрела, пора сесть и написать ее.

В.: Происходит ли это тогда, когда вы чувствуете, что пьеса прошла через «подсознательное»?

В.: Происходит ли это тогда, когда вы чувствуете, что пьеса прошла через «подсознательное»? В.:

О.: Не обязательно. Это происходит и в тот момент, когда я сижу и печатаю.

О.: Не обязательно. Это происходит и в тот момент, когда я сижу и печатаю. О.:

В.: Это не ответ.

В.: В.: Это не ответ.

О.: Именно ответ. Нужно время, чтобы подойти и сесть за машинку. Знаете, как собака выгуливается: вот она все кружит, кружит—по земле, по траве,—долго кружит, пока не устроится, как надо. Вот и у меня так же—кружишь все, кружишь вокруг машинки, пока, наконец,—раз!—и усядешься. Я думаю, что сажусь за машинку именно тогда, когда пора за нее садиться. Однако это вовсе не означает, что когда я, в конце концов, усаживаюсь и строчу свои пьесы со скоростью, наводящей ужас на злопыхателей и даже на доброжелателей, то работа уже позади. Работа теперь идет тяжелая, и эту работу я делаю один на один с собой. Тем не менее есть драматурги, которые тешат себя надеждой, будто их персонажи настолько совершенны, что сами и хшшут пьесу. Якобы они определяют ее композицию. По всей вероятности, это должно означать, что тут подсознательное так тщательно поработало, что пьесе остается только просочиться через сознание. Нет, тут еще предстоит работа—тут еще надлежит совершить открытие. И этот момент таит в себе столько радости! Его можно сравнить с вынашиванием ребенка. Не многие знают., что это такое, не многие могут припомнить ощущение зреющего внутри детища. Но можно прозреть это вызревание в себе, именно так, пожалуй, и открывается писателю ощущение зреющего замысла пьесы.