– А почему она оказалась в животе? – спросил я.
– Она переместилась туда, чтобы добраться до родственников, живущих в дальних краях.
В другой раз, на Праздник чистого света, я увидел среди картин Шестого дядюшки преисподнюю. Заполнявшим ее грешникам приходилось несладко: кому-то отрез
– Тут такая кровавая сцена, почему он смеется? – спросил я.
– Ему один из грешников перед смертью анекдот рассказал. И Владыка ада тут же поинтересовался, мол, ты, случаем, не яньцзинец?
Тут уж и я, покачав головой, рассмеялся. А Шестой дядюшка добавил:
– Как ни крути, Яньцзинь славится своими шутниками.
На другой картине я заметил женщину, похожую на буддийскую монахиню. Бормоча что-то под нос, она пришпиливала к доске бумажных человечков. Эта картина именовалась «Ни вражды, ни ненависти».
– Раз нет ни вражды, ни ненависти, зачем тогда их пришпиливать?
– Работа такая, – объяснил Шестой дядюшка.
– Понял, – сказал я, и спина моя покрылась холодным потом.
Шестой дядюшка также рисовал и реальных жителей, к примеру, Большеротого У, что у северных ворот торговал бараньей похлебкой, Лао Чжу, что у западных ворот замачивал в рассоле свиные лытки, слепого Лао Дуна, что на улице Дунцзе предсказывал судьбу, а еще дворника Го Баочэня, что подметал центр города и т. д. Все они выглядели очень правдиво и были выполнены в технике контурного рисунка. Показывая на Большеротого У, Шестой дядюшка прокомментировал:
– Во всем Яньцзине только он хорошо готовил баранью похлебку, жаль, что справил сорок лет и помер.
Сделав паузу, он добавил:
– Разжирел на своих харчах. Всегда сохранял серьезность, все горести копил в себе, вот они его и раздавили.
Он показал на гадателя Лао Дуна.
– А этот Лао Дун всю жизнь нес всякую чушь. Когда зрячий заходит в тупик, без слепца не обойтись.
Помолчав, он добавил:
– Тупиковые ситуации только нелепица и решает.