Подобное визуальное решение портрета не зависит от того, в каком стиле работал художник, какие художественные принципы он исповедовал. Так, художник А. А. Осмеркин несколько раз в 1920-е годы писал портрет своей жены в белой кружевной накидке. Более ранние работы мастера свидетельствуют о его увлечении сезаннизмом, более поздние демонстрируют движение в сторону реалистической живописи, но, каким бы ни был художественный язык портретов, образ жены ни на шаг не приближался к реальности, никак не перекликался с окружающим миром («Портрет Е. П. Барковой, жены художника», 1925). А. А. Осмеркин вновь и вновь изображал жену в старинной кружевной накидке, наброшенной на голову, с веером в руках. «Костюмирование» модели было призвано отослать зрителя к другой эпохе: весь облик женщины свидетельствует об аристократизме и достоинстве. Ее никак нельзя назвать современницей героинь А. Н. Самохвалова и Г. Г. Ряжского.
Выстраивание несовременного образа жены, резко расходящегося с официальным идеалом, происходило порой не только на полотне, но и в жизни. Так, М. И. Баскакова, жена М. К. Соколова, вспоминала о том, как на протяжении 1920-х годов они жили с мужем впроголодь, сидели на воде и сухарях. Она единственная приносила домой деньги, работая машинисткой. Это не мешало художнику целенаправленно конструировать внешний образ жены, особенно когда материальное положение семьи немного улучшилось:
Он живо интересовался моими туалетами. Долго и тщательно подбирал материал для выходного костюма, обращал внимание на фасон шляп. Никогда не бывал доволен тем, что предлагали нам в магазинах. Купленной шляпе долго придавал нужную, по его мнению, форму. Ему нравились шляпы, стилизованные под первую половину XIX века. Цвет соломки, большой бант под подбородком — все это должно было точно соответствовать созданному им образу. В таких случаях мое мнение не играло никакой роли. Я бы сказала — он одевал меня «для себя». Помню такой случай. Где-то (видимо, в Ярославле) он нашел простое петушиное перо, приделал его к моей фетровой шляпе с большими изогнутыми полями и в таком виде заставлял меня носить ее. Я протестовала, даже плакала, но он настоял на своем[1314].
Он живо интересовался моими туалетами. Долго и тщательно подбирал материал для выходного костюма, обращал внимание на фасон шляп. Никогда не бывал доволен тем, что предлагали нам в магазинах. Купленной шляпе долго придавал нужную, по его мнению, форму. Ему нравились шляпы, стилизованные под первую половину XIX века. Цвет соломки, большой бант под подбородком — все это должно было точно соответствовать созданному им образу. В таких случаях мое мнение не играло никакой роли. Я бы сказала — он одевал меня «для себя». Помню такой случай. Где-то (видимо, в Ярославле) он нашел простое петушиное перо, приделал его к моей фетровой шляпе с большими изогнутыми полями и в таком виде заставлял меня носить ее. Я протестовала, даже плакала, но он настоял на своем[1314].