Наконец, «отрицание положительной женственной сущности», характерное, по оценке Эрна, для немецкой культуры[1399], находит выражение в презрительном отношении мужчин к женщинам[1400].

Так можно представить основные пункты критики германской маскулинности, которая объявляется не просто непривлекательной в нравственном отношении, но и обреченной на поражение[1401].

Американская маскулинность в советском кинодискурсе холодной войны

Образ «врага номер один» эпохи холодной войны выстраивался обеими сверхдержавами при помощи исторического, политического, аксиологического, расового, конфессионального, антропологического и других дискурсов; гендерный дискурс занимал среди них заметное место. С. Энлоэ заметила, что холодная война включала в себя множество поединков за определение маскулинности и фемининности[1402]: аудитории навязывались представления о том, какие модели мужского и женского поведения являются эталонными, а какие — девиантными. Репрезентации превосходства маскулинности, фемининности, гендерного порядка «своих» над «чужими» были призваны показать превосходство советского или американского образа жизни в целом.

Сложно переоценить ту роль, которую в борьбе за сердца и умы играл кинематограф. В кинематографическую холодную войну были вовлечены ведущие актеры, режиссеры, сценаристы по обе стороны «железного занавеса»[1403]. На материале дискурса советского кинематографа, фильмов и кинокритики мы и рассмотрим репрезентации американской маскулинности[1404]. Мы подробнее остановимся на тех случаях репрезентации американской гипермаскулинности в советском кинодискурсе, которые связаны с употреблением термина «настоящий мужчина». Показательно, что он использовался как инвектива — в качестве насмешки или оскорбления. Лишь отрицательные киноперсонажи, «чужие», употребляют его в позитивном смысле (например, представительница американских спецслужб мисс Коллинз во «Встрече на Эльбе», реж. Г. В. Александров, 1949). По отношению к «своим» данный маркер не применяется; в каком-то смысле образцовый советский мужчина — это антипод «настоящего мужчины». В производимых массовой культурой США (прежде всего Голливудом) образах «настоящего мужчины», супермена, советские кинематографисты видели орудие агрессивной внешней политики США. Поэтому данные образы рассматривались как идеологически чуждые и социально опасные; так, М. К. Калатозов писал:

Перед Голливудом сегодня поставлена задача внушить людям необходимость войны, ожесточить их, превратить в кровожадных зверей. ‹…› С раннего возраста детям внушают, что американец — это супермен. Он должен быть выше всех, сильнее всех, должен уметь подчинить себе всех[1405].