Однако такая «странность» ощущается ею скорее как дефект и проблема, и нечасто в дневнике можно слышать интонацию удовольствия от своей «неопределенной» и неопределимой женственности. Приведенная выше цитата заканчивается так:

Меня до странности не удовлетворяет эта тягучая, однообразная и скучная жизнь, которую я обречена вести и которую или не умею, или не могу разрушить. Часто я начинаю не уважать себя, а это ужасно — не уважать самого себя[1559].

Меня до странности не удовлетворяет эта тягучая, однообразная и скучная жизнь, которую я обречена вести и которую или не умею, или не могу разрушить. Часто я начинаю не уважать себя, а это ужасно — не уважать самого себя[1559].

Конечно, случай Нины Луговской, как и любой другой, индивидуален и неповторим. Но, как мне кажется, несмотря на всю уникальность Нининого опыта и несмотря на все «разногласия» с советской властью и маргинальность ее положения, в процессе своей гендерной идентификации, нашедшей отражение в дневнике, Нина попадает в «ловушку», которая будет типичной для многих девушек времен СССР. С одной стороны, на идеологическом уровне декларируются идеи гендерного равенства и равноправия, предлагаются новые модели фемининности («новая женщина» и т. п.), с другой — многие культурные коды, социальные практики и традиции повседневности остаются глубоко патриархатными.

Раздел четвертый В эмиграции. Западные контексты

Раздел четвертый

В эмиграции. Западные контексты

О. Р. Демидова Epistolaria как пространство конструирования гендера

О. Р. Демидова

Epistolaria как пространство конструирования гендера

Статья является продолжением нашего исследования об эпистолярных стратегиях Зинаиды Гиппиус 1920–1930-х годов, явленных в ее переписке с Ниной Берберовой и Владиславом Ходасевичем[1560] и получивших своеобразное продолжение в переписке Берберовой и Галины Кузнецовой 1920–1950-х годов[1561]. Основной целью статьи является анализ преемственности гендерных стратегий одной из ключевых персон Серебряного века и самых известных представительниц старшего поколения русской литературной эмиграции и их творческой переработки в эпистолярных текстах одной из наиболее значимых писательниц молодого эмигрантского поколения. Иными словами, речь идет о продолжении и переосмыслении традиции и развитии сюжетов, начало которых относится к 1920-м годам.

Хронологические рамки писем Гиппиус к Берберовой — 13 июля 1926 — 29 мая 1939 года, общее количество писем — двадцать пять (к Ходасевичу — более пятидесяти), пик переписки приходится на 1926–1927 годы, т. е. на тот период, когда Гиппиус причисляла Ходасевича и его молодую жену к кругу своих единомышленников и союзников в противостоянии с «Современными записками», «Верстами» и другими «недружественными» изданиями эмиграции. Отметим, что обращение Гиппиус к Берберовой за это время претерпевает трансформацию: от «Нина Николаевна» (13 июля — 12 ноября 1926) до «Нина» (9 сентября 1927 — 26 мая 1930) с нежным вариантом — «Ниночка» в письмах, датированных 15 и 22 октября 1927 года и «Четверг/1927»), сопровождаясь также пространными рассуждениями о разнице между «Вы» и «ты» в письме, написанном 17 октября 1927 года, — и вновь до «Нина Николаевна» в последнем письме от 29 мая 1939 года. Во всем эпистолярном корпусе обращение сопровождается эпитетом «милая» (в письме от 1 сентября 1927 года — ma jolie, т. е. «моя милая»), при этом его эмоциональная и семиотическая нагруженность меняется по мере развития отношений Гиппиус и Берберовой: от официальных к полуофициальным, коллегиально-союзническим, семейно-дружеским, личным, интимным — и вновь к отчужденно-официальным[1562].