Издательский и переводческий процесс публикации этих произведений дает повод для сомнений в их достоверности. В связи с этим, на основе сравнительного анализа дневников Али Рахмановой 1916–1930 годов и так называемых «зальцбургских дневников» (1942–1945), не подвергшихся никакой литературной обработке, швейцарский ученый Г. Риггенбах высказывает предположение о том, что своими литературными достоинствами дневники на самом деле обязаны мужу Али[1645], — настоящему, на его взгляд, творцу «феномена Рахмановой»[1646], [1647]. Однако следует отметить, что нельзя осуществить достоверный сравнительный анализ дневников 1916–1930 годов и изданных дневников, так как их оригиналы были утеряны во время переездов писательницы из России в Австрию и в Швейцарию; также невозможно уточнить, в чем конкретно состоит их литературная обработка.

В первом дневнике, «Студенты, ЧК, любовь и смерть»[1648] (1931), повествование начинается в 1916 году, накануне революции, и заканчивается в 1920-м, когда семья Рахмановой бежит в Сибирь, спасаясь от наступающей Красной Армии. Сцены из жизни беженцев с 1920 по 1925 год, когда Рахманова и ее муж будут высланы из СССР, воспроизводятся во втором дневнике, «Браки в красном вихре» (1932). Именно этот дневник рассматривается нами в настоящей работе, так как в нем в первую очередь сконцентрированы размышления на тему преображения женщины в советское время. Третий дневник, «Молочница в Оттакринге» (1933), действие которого происходит в Австрии, повествует об эмигрантке, в роли которой оказалась Рахманова.

В структуре трилогии второй дневник приобретает особую значимость, являясь своеобразным мостиком между первым и третьим дневниками, которые представляют читателю, с одной стороны, наивную девушку, с недоумением смотрящую на революционные события, а с другой — сознательную женщину, которая становится женой, а затем матерью, и уже смирилась с ужасами, совершенными большевиками, отчаянием и страданиями. Различие «дневникового Я» очевидно на разных уровнях, в том числе в подзаголовках первых двух и третьего томов: «Дневник русской студентки» и «Дневник русской женщины», соответственно.

Во втором томе описываются мрачные картины нищеты и насилия, вызванные продвижением Красной Армии и составляющие повседневную жизнь беженцев. Несмотря на нестабильные условия, в которых оказалась писательница, ей удается сформулировать сознательные и зрелые мысли о новой роли женщины в советском обществе. Параллельно излагаются два представления о мире и формируются два связанных с ним образа женщины, находящиеся между собой в отношениях противопоставления. С одной стороны, представлена продвигаемая большевиками и выраженная в дневнике активистами аксиологическая система, согласно которой женщина выступает в первую очередь как член партии. С другой же стороны, как последний оплот традиции возникает усиленно защищаемый обычными женщинами идеал «ангела очага», матери и жены, преданной семье, мужу, детям и дому. Прежде всего, дневник создается как исключительный инструмент для выражения собственного мировоззрения, определяемого восприятием нового исторического измерения, в котором писательница использует обстоятельства, предлагаемые ей повседневностью. Поэтому противостояние новому порядку порождает виртуальную дискуссию между писательницей и его представителями.