Он продолжал каждый месяц приходить за деньгами, но больше не встречал Мину. Зато к нему то и дело подходили с вопросами про Аво, и Рубен в итоге стал посылать за деньгами отца.

В деревне соседи мало-помалу перестали общаться с ним, и время теперь казалось ему невыносимой ношей, не устремленной вперед стрелой, а чем-то большим и тяжелым, тянувшим в прошлое. Деревенские, наблюдая, как он кормит коз, как бросает собакам кости, шептались, что он совсем плохо стал выглядеть, сделался хилым, как ребенок, а иногда даже прячет лицо на груди у матери. Другие же утверждали, что Рубен просто состарился – ссохся, сморщился, от него остались лишь глаза, что горели за стеклами очков. Никто не мог припомнить, сколько же на самом деле ему лет.

По ночам в их доме вспыхивали перебранки между родителями. Отец кричал, что его сын слабак и рохля, что он сломался, и обвинял жену в том, что та слишком много с ним возится; мать же, в свою очередь, указывала на пристрастие мужа к бутылке. Соседи захлопывали окна и натягивали на головы одеяла, пока наконец Рубен не собирался с духом и не орал родителям, перекрикивая собачий лай:

– Вы оба виноваты! А теперь ложитесь спать!

Сам-то он спал. Спал до того момента, пока Господь не взял его за плечи и не встряхнул. Это были двадцать самых тяжелых для Армении секунд седьмого декабря тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года, когда казалось, что сам дьявол трясет несчастную республику в своем кулаке, словно игральные кости. Здания брежневской эпохи, от Ленинакана до Кировакана, рушились одно за другим, погибли или пропали без вести пятьдесят тысяч человек, животные бродили по развалинам городов и деревень, кладбища раскрывались, словно раны, исторгая покойников, и повсюду были разбросаны части тел новых и старых мертвецов. Ад снова пришел в Армению.

Рубен проснулся.

Его мать с пробитой головой. Рыдающий над ее трупом отец, измазанный в грязи. Что это, сон?

Рубен присоединился к раскопкам. Оползни губили детей, погребали стариков. Он продолжал раскапывать грязь, боясь и надеясь, что чья-то рука вдруг утащит его за собой под землю.

Сломался… Любимое словечко отца. Столько забот о нем, и – сломался! Город тоже лежал в руинах. Ни одно здание не избежало повреждений. Даже самое высокое.

У нее и кубики выпадали, как надо, и комары не кусали, и брак по расчету оказался счастливым, но ее дом, самый высокий, все же рухнул, как и все остальные.

Рубен не мог знать, выжила она или нет, но мечтал вытащить ее из-под завалов. Ведь ей же всегда везло.

Но докопаться ему не пришлось.