Его отец окончательно спился, а Рубен все чаще стал оставаться на ночь рядом с устоявшим перед стихией памятником Кирову. У Кирова лишь голова треснула пополам, а сам он остался стоять на своем месте. Рубен ночевал там под дождем, но и днем не уходил, и, если бы его отец умер, он бы и не узнал об этом, так как забыл о нем совершенно.

А кто помнил его, Рубена Петросяна, героя, награжденного почетной ручкой партийным деятелем, который первым от имени высшего руководства Армении осудил организаторов геноцида? Никто. Он стал для всех еще одним бездомным на развороченных улицах, никому не нужным осколком. И тем не менее он все еще надеялся, что она вспомнит о нем, что если кто-нибудь и вспомнит, кем он был на самом деле, то это будет она, которой всегда везло.

Однажды утром он проснулся, расчесал свою свалявшуюся от дождя бороду, загладил назад отросшие волосы, поправил оправу с выбитыми стеклами. И отправился туда, где некогда стояло самое высокое здание в Кировакане. Со дня землетрясения прошел год, но завалы так и остались неразобранными. Рубен забрался на кучу и представил, будто стоит на крыше. В конце концов, думал он, Мина присоединится к нему именно здесь. А пока он прислонился к бетонной плите и смотрел, как сквозь проливной дождь встает солнце. Над всем разоренным миром, над разрухой, над ним.

Солнце взошло, но ничто не могло сравниться с тем апрельским рассветом в Палео-Фалиро, с теми короткими часами между тюрьмой и родиной. Кто тогда взял на себя ответственность? Кого подозревали?

Конечно, ООП и агентов турецких спецслужб. Израильтян, которые могли отомстить за мюнхенский теракт. Подозревали даже Монте Мелконяна.

Но Рубен знал правду. Было половина пятого утра. Солнце только показалось над горизонтом. Акоп Акопян стоял на улице с чемоданом у ног и ждал такси. Рубен проник в ресторан Айка и украл пистолет.

Что он сказал Акопу Акопяну напоследок? Что-то о своем друге. Высоком друге, просто гиганте. Затем назвал свое имя, выстрелил и скрылся.

А над Средиземным морем вставало солнце. Рассвет…

Все, кто мог, взяли на себя ответственность за убийство Акопа Акопяна. Так что правды никто никогда не узнает.

Стоя над развалинами Кировакана, Рубен рассмеялся. Нет, это был не смех маньяка, а скорее недоверчивое фырканье. Он ничего не мог с собой поделать. Ему было смешно. Знать исторический факт, о котором никто никогда не узнает. Смешно…

У него было время подумать о том, что сказать девушке, которой всегда везет, когда та появится на крыше. Быть может, она уехала из города до землетрясения. Наверное, у нее был ребенок, и Рубен завидовал ей – не потому, что ей всегда везло, а потому, что, хотя он и повидал мир, Мина создала свой мир сама. Он хотел объяснить ей, рассказать о своих воспоминаниях, чтобы понять, какие были правдой, а какие – вымыслом.