На нем мало отразились протекшие столетия. Холм сохранил свою правильную форму, разве что слегка оплыл в сторону реки. Поверхность его поросла березой и вереском, на склоне вытянулся свечкой небольшой можжевельник, а у подножия, почти по всему периметру холма, можно было заметить крупные валуны, крепившие в древности насыпь от оползания. Ни прошлой осенью, ни сейчас, рассматривая насыпь, я не испытал ни малейшего сомнения, что она создана руками человека. Осенью я сфотографировал курган с самых разных точек, и все археологи, которым я показывал снимки, — а рассматривали они их придирчиво и ревниво, — соглашались, что это, безусловно, гробница викинга.

С его вершины взгляду открывалась широкая и глубокая долина реки, где серые каменные плиты, покрытые яркими брызгами и разводами золотого — живого и черного — уже мертвого лишайника перемежались с зеленеющими луговинами и островками кустов, хранивших остатки недавней зимы. Сужаясь, долина уходила в глубь полуострова, к далекой серой щеточке леса. В сторону моря долина расширялась. Обрывались кусты криволесья, гряды холмов, и взгляд разбегался по обширной плоскости высокой береговой террасы, на которой были рассыпаны еще сохранившиеся домики Пялицы. Поодаль поднимались красно-белые антенны метеостанции; за ними к горизонту уходила морская гладь, сереющая под ветром, и там, вдали, стлались дымы невидимых глазу судов, идущих торной морской дорогой из Архангельска во все концы необъятного мира, лежащего за горлом Белого моря, за Сосновкой и Поноем…

Я стоял на кургане, впитывая в себя эту картину, физически ощущая проникающие друг в друга пласты времени. Они не сменяли друг друга, не наползали один на другой, а именно проникали, сосуществуя одновременно и не перемешиваясь. В то же время они дополняли друг друга, как этот ландшафт, почти не изменившийся за последние две-три тысячи лет, как этот курган, насыпанный десять веков назад руками людей, первых, кто начал преобразовывать эту землю киркой и лопатой, как эти дымы над горизонтом и тонкие металлические мачты над холодным морем и тундрой, с проводов которых в определенный час срываются электрические сигналы, несущие сведения о погоде и ее грядущих переменах, предупреждая людей, обитающих за многие сотни километров отсюда…

Был ли я счастлив в эти минуты? Вероятно, был. Ведь я чувствовал свою сопричастность этому миру, ощущал себя его активной, действенной частью, надеясь вернуть жизнь не только лежащему под моими ногами неведомому викингу, его современникам, но и современникам своим, тем, что спали в маленьких домиках над устьем реки.