Второй миф совинтеллигенции (а точнее, половинка мифа), который активно, ускоряясь, создавался/развивался с середины 1950-х годов, кульминировал в перестроечные времена и облегчив и развал страны, и поражение СССР от Запада – мифе о Западе. Свой миф о Западе был и у русской интеллигенции, т. е. он не является принадлежностью исключительно совинтеллигенции, поэтому я и говорю о половинке. Тем более, что миф «Запад» русской интеллигенции носил в большей мере идеалистический характер, тогда как у совинтеллигенции он приобрел вполне материалистический облик (у кого что болит…, тем более, что советский социум – это социум материалистической идеологии). В своей крайней форме в качестве руководства к действию миф этот оборачивался фарцовкой самых различных видов: материальной, социальной, политической (классический, матричный случай – Лиля Брик и Кº).

Таким образом, для значительной части совинтеллигентов Запад был уже не только идеалом в ценностном плане, но, прежде всего, в плане материального обустройства. И это, как выяснилось в 1980-е годы, оказалось самой серьезной победой Запада и поражением СССР в сфере идеологии. Это тот случай, когда идеология материализовалась. С точки зрения задач данной статьи развитие темы мифа о Западе не требуется, и я перехожу к значительно более важному для нас в данном контексте мифу совинтеллигенции.

XII

Речь идет о шестидесятническом мифе об оттепели, о либеральной совинтеллигенции как главном ее субъекте, моторе и герое (ну прямо ум, честь и совесть), о том, как означенная интеллигенция уже на пороге застоя все же послала свой «прощальный поклон» власти – не позволила Брежневу реставрировать сталинизм, консервативной власти не удалось полностью реализовать свои коварные замыслы. Ни много, ни мало. Ну а потом, уже в 1970-е – 80-е годы, либеральная интеллигенция «в немой борьбе» все же приблизила конец коммунизма/советизма.

В двойном мифе «хрущёвская оттепель – брежневская реставрация» «оттепель» изображалась как период противостояния, борьбы интеллигенции и власти (и той части «реакционеров от культуры и искусства», которая её поддерживала, – так сказать, «Новый мир» против «Октября», роман Дудинце-ва против романа Кочетова и т. д.). Эта борьба была представлена в качестве стержня, основного содержания хрущёвского периода, его главного социального конфликта. Власть этот миф в целом устраивал: второстепенный конфликт позволял скрыть реальный, опасно обнажающий социальную суть системы, её настоящие конфликты – конфликты между двумя тенденциями развития господствующих групп советского общества (подробно см. об этом в написанных мною в самом начале 1990-х гг. работах «Кратократия» и «Взлёт и падение перестройки»).