Высокая русская культура была дворянской – аристократической и народной одновременно. Не идеализируя ни одну, ни другую, мы должны это признать. Эта культура была создана дворянами в XVIII – первой половине XIX в. и приобрела свой если не окончательный, то в целом завершенный вид именно к середине XIX в. – до того, как интеллигенция вышла на сцену русской истории и захватила ее. Рубеж, зафиксировавший победу России интеллигентской над Россией дворянской, а точнее поражение последней, – отрезок между 31 марта 1878 г., когда суд присяжных оправдал Засулич, покушавшуюся на Трепова, и 1 марта 1881 г., когда был убит Александр II, независимо от того, кто направлял убийц; после этого власть и дворянская Россия могли, пусть и переходя порой в атаку, вести только арьергардные бои. Ну а интеллигенция после 1881 г. устремилась к революции, к смерти самодержавия (1917 г.), царя (1918 г.) и к собственной социальной смерти – так сказать, хроника объявленной смерти.

Более того, и во второй половине XIX в. дворянская культура продолжала свое развитие (по нисходящей), однако рядом с ними бурно развивалась иная культурно-информационная среда. Творцы последней – разночинцы-маргиналы, узурпировавшие, как верно заметила Е. Чудинова, общественное мнение и словесность, представили себя в качестве творцов настоящей русской культуры, отвергая дворянскую как ненастоящую и путая народ с мещанством. Разумеется, русская интеллигенция достраивала здание русской культуры, один-два верхних этажа, но главным образом – мансарда, чердак, флигелек и сараюшка по соседству. Но строя одно, она, особенно ее радикальная часть, разрушала другое, а то и просто мародерствовала на нижних этажах, представляя свой взгляд на историю русской мысли, культуры и истории таким образом, что интеллигенция и есть венец этой истории, а последняя – всего лишь приуготовление к явлению народу этого слоя. Выходила форменная групповая приватизация русской культуры с погромом в ней того, что не получалось использовать или переварить.

Ясно, однако, что претензия «русская интеллигенция – творец русской культуры» – это то же самое, как если бы киплинговские бандерлоги провозгласили себя создателями городов, в развалинах которых в джунглях они обитали. Не могу удержаться и не продолжить аналогию с бандерлогами; отношения интеллигенции – российской и советской – с властью напоминают мне таковые между бандерлогами и удавом Каа: за глаза – на кухне – бандерлоги могут называть его желтым дождевым червем и пятнистой лягушкой, но как только он являет свой страшный лик и они слышат: «Бандерлоги, может ли кто-нибудь из вас без моего приказания пошевелить рукой или ногой? Отвечайте», они цепенеют и замолкают. Недавно мне рассказали такую историю. В канун перестройки видные экономисты, среди которых были и академики, в газетных публикациях, на радио и ТВ пинали Горби и его перестройку. Но вот их пригласили на 20-летний юбилей перестройки в Горбачев-фонд и – «Бандерлоги, слышите ли вы меня» – ученые мужи пропели осанну «прорабу». Сидит все-таки в совинтеллигенте, как и в русских интеллигентах потомственный дворовый, который так и не выдавил из себя раба. Прав Воланд: люди не меняются. Меняются системы, добавлю я.