Большую роль в распространении шестидесятнических настроений сыграли модные молодые «эстрадные поэты», собиравшие огромные по тем временам аудитории городской молодёжи – Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Р. Рождественский и Б. Ахмадуллина. У них, действительно, были неплохие стихи, по мерках русской/советской поэзии – средние, но, разумеется, не уровня Ю. Кузнецова, Н. Рубцова или Н. Заболоцкого. То, что на слуху именно «эстрадная четвёрка», которую удалось потеснить только Бродскому, объясняется просто. Механику прекрасно объяснил П. Палиевский в статье «К понятию гения». В ней показано, как заинтересованные группы создают/назначают «гениев» из своей среды, а далее работает схема: «Он – гений, он с нами – и потому он гений». Дутые величины – такая же реальность мира искусства, как и мира науки. Время с его «гамбургским счётом», однако, всё расставляет на свои места.

В начале 1960-х главным было то, что «эстрадники» уловили настроение времени, настроение на какой-то момент совпавшее с вектором превращения номенклатуры в квазикласс. Поэты-шестидесятники либерально-романтического направления были мощным средством управления многотысячными аудиториями молодёжи в нужном для власти направлении. Правда, случались и осечки; в таком случае кого-то одёргивала власть – как Хрущёв Вознесенского; кто-то, как Евтушенко, быстро корректировался и исправлялся сам и, «колеблясь с курсом партии», бросался, например, прославлять Братскую ГЭС. Однако в целом «поэты-эстрадники» были не просто безобидны для превращающейся в слой-для-себя партноменклатуры, но весьма полезны ей. Во-первых, либерально-романтический пафос и имплицитный антисталинизм работали на прогресс «номенклатурного социализма», были созвучны ему, а значит, разворачивали молодёжь «в правильном направлении» (хотя и здесь случались осечки, и партия строго указывала «творцам», как это произошло с фильмом «Мне 20 лет»/«Застава Ильича»). Во-вторых, романтика отвлекала молодёжь от реальности. В-третьих, сами поэтические вечера позволяли манипулировать сознанием и коллективным бессознательным молодёжи как любой ритуал.

Те, кому известны шаманские практики, массовые действа и механика достижения их эффекта, знают, что именно молодёжь, как заметил О. Маркеев, используется в качестве аккумулятора био– и психоэнергии. Другое дело, что «поэты-эстрадники», будучи советскими людьми, апеллировали к светлому и чистому в человеке; энергия, будившаяся ими и аккумулируемая в виде эгрегора на поэтических вечерах, была светлой – повторю: иная в рамках советской идеологии была невозможна. Это не пробивающие перегородки между «нижним» и «средним» мирами тёмные биоэнергии, возникающие во время концертов рокгрупп, наркошабашей, сексуальных оргий и т. п. Заложенные в советскую культуру гуманизм и позитив русской культуры (при всех «нюансах» «закладывания») создавали ситуацию, когда даже массовые мероприятия типа поэтических вечеров порождали не низкое, а высокое. Но в том-то и дело, что в послесталинский период советская верхушка длительное время использовала светлое и высокое в своих квазиклассовых целях. Б этом плане она попадала в шизофренически двойственную, противоречивую ситуацию, когда дела противоречили словам, реальность – «идеологии». Какое-то время это противоречие снималось тем, что Маркс и Энгельс в «Немецкой идеологии» назвали обманом и одновременно самообманом идеологов. Однако длительное время комбинация самообмана и обмана существовать не может: первый уходит, второй остаётся. В СССР то, что можно назвать «самообманом партноменклатуры», полностью исчезло в середине 1960-х годов, окончательно – с уходом с властной сцены шелепинцев. К этому времени и либеральная романтика «поэтов-эстрадников», а также некоторых кинорежиссёров уже перестала быть нужной – потребность в ней смыли «июльские дожди» середины 1960-х. Но в первой половине 1960-х годов она была нужна.