— Степь, — сказал Ит.

— Да, степь, — почти беззвучно ответил Пятый.

Перед ними сейчас действительно лежала степь, ровная, бескрайняя — и купол неба стоял над ней, огромный купол абсолютно чистого и пустого неба, уже начинавшего перецветать в предзакатные краски: ультрамариновая полоса над горизонтом, бирюзовое сияние, слепящая синь, линялый голубой ситец, золотистое марево над золотистым же морем.

Ит присел на корточки, провел рукой по траве — и та отозвалась знакомым, но давным-давно забытым ощущением. Жесткая, полегшая от жары светлая степная трава, почти как там, почти как тогда… сердце заколотилось вдруг бешено, он резко, коротко вздохнул — потому что в этот момент возникло воспоминание, то самое, одно из самых первых, настолько ярких, настолько ослепительных, что их невозможно, нереально выжечь из памяти, как ни старайся.

— Ты чего? — спросил Пятый.

— Я? — Ит поднял голову. Сердце уже успокаивалось, дыхание выровнялось. — Так… просто вспомнил. Не ко времени.

Пятый тоже присел на корточки, провел рукой по траве, на секунду прикрыл глаза. Покивал чему-то, на лице его появилось выражение сожаления и раскаяния.

— Тебе было больно в тот момент, — заметил он.

— Да, было, — кивнул Ит. — Но это неважно. Ради этого стоило перетерпеть любую боль.

— Согласен, — Пятый вздохнул. — Знаешь, а мы тут не одни.

— То есть? — Ит приподнял брови.

— Нас сейчас слушали, — невозмутимо ответил Пятый. — Я чувствую. Ты тоже можешь, просто не пробовал. Но… то, что мы не одни, даже хорошо, наверное. Мне кажется, они услышали нечто правильное. Не могу объяснить.

Ит пожал плечами.

— А может, и не надо, — ответил он. — Пойдем к народу, вон, рыжие уже деревяшки какие-то на берегу собирают.

* * *

Костер получился на славу, потому что плавника собрали действительно много, а лежанки и одеяла позволили расположиться у этого костра с максимальным комфортом. Поджарили сперва рыбу, которую успели наловить, пока обустраивались, потом мясо, потом Лин и Скрипач пошли купаться, но вернулись быстро, сказали, что вода холодная. Рэд попытался вспомнить, как играют на гитаре, но выяснилось, что он это дело основательно подзабыл, и гитара досталась Скрипачу — разумеется, не обошлось без песни про Раису, но, слегка повеселив сперва публику, Скрипач сыграл потом несколько более серьезных вещей — «Небо и крылья», «Когда, умирая, звенела сталь…», и так далее. Рэд слушал, склонив голову к плечу — очень характерная для рауф поза крайнего внимания, Пятый и Лин сидели неподвижно, глядя куда-то в пространство, а Ит, в который уж раз, подумал, что у Скрипача, несомненно, есть к музыке талант, но жизнь сложилась так, что не до этого его таланта всегда было. Сам он играть не рискнул, потому что считал, что у него так проникновенно, как у рыжего, спеть не получится, а если не получится, то и пробовать не стоит.