Правый национализм, представлявший собой сочетание ненависти и морализаторства, был идеологией более цельной и более опасной, чем правый этатизм. Последнее имело «акцидентальный» характер: правые плохо себе представляли устройство желаемого авторитарного государства. Несколько боевых активистов автономных правых оказались заражены фашистскоподобной идеологией, предполагавшей репрессии и мифический «третий путь», заключавшийся в установлении порядка, иерархии и гармонии. Молодежное крыло Конфедерации активно пользовалось фашистским инструментарием: мобилизовывало массы, устраивало уличные погромы, превозносило «вождя» (Montero, 1977: I, 621; II, 81, 248; Preston 1986: 63–68). Но тенденция не была единообразной: в Севильской партии господствовали не столько фашистские настроения, сколько идеи возврата к «касикизму» (Alvarez Rey, 1993). Было у молодежного крыла и приветствие, слегка напоминающее фашистское: правая рука согнута в локте, ладонь отведена чуть за спину. Попробуйте сами так вскинуть руку — согласитесь, для фашистского салюта это как-то беспомощно, зашуганно, как будто человек стесняется своих ультраправых убеждений. Не много существовало в Испании и правых парамилитарных формирований: ряд молодежных групп требовали создать такие отряды, но руководство Конфедерации добро не давало. Имея в качестве основной силы боевиков-карлистов да немногочисленных «фалангистов», правые искали военной поддержки в армии.

У Конфедерации не было четких планов будущего государственного устройства: им достаточно было мятежа — «пронунсиаменто». Акцидентализм Конфедерации правых распространился в конечном счете и на них самих. С восстанием армии Конфедерация исчезла: политические партии были более не актуальны, партийцы перестроились и приспособились к новому режиму. Именно на автономных правых и лежит наибольшая политическая ответственность за уничтожение испанской демократии. «Акциденталистский» сценарий развития событий в итоге оказался для страны губительнее потенциального революционного пути, по которому шли анархо-синдикалисты и социалисты.

Правее Конфедерации стояли, во многом пересекаясь с правым ее крылом, партии, именовавшие себя «традиционалистскими»: эти в открытую отвергали республику и демократию. Таковыми были аграрии, а также по большей части карлисты и альфонсисты. Однако благодаря республике они все активнее перенимали авторитарные корпоративистские идеи, которые пропагандировала влиятельная группа, известная как «Испанское обновление». На крайне правом фланге границы между авторитаристами разных направлений были практически стерты. Ядро ультраправых составляли регионалисты и церковь; в лидерах ходили землевладельцы, юристы, священнослужители и военные, способные, однако, мобилизовать куда более широкие, внеклассовые группы своих преданных сторонников, которых они именовали не иначе как «людьми большой моральной стойкости, убежденными католиками, уважающими традиции патриотами». Сторонники из числа рабочих характеризовались как «достойные, почтенные люди католической веры». Высокоморальная риторика ультраправых была весьма заманчива, особенно для учащихся (Alvarez Rey, 1993: 307–311). У карлистов была несколько странная комбинированная идеология, имевшая черты популистской местной демократии и директивного монархического корпоративизма. Больше всего сторонников у них насчитывалось в Наварре, в остальных регионах имели место лишь крошечные ячейки. Они не признавали ни республики, ни основной ее альтернативы — власти Бурбонов, и потому не видели для себя препятствий к организации вооруженного мятежа своими силами. Они формировали карлистские отряды, вооружали их и готовили к конечной цели — перевороту. К 1936 г. среди всех политических движений только вооруженные карлисты сумели удержать контроль над своими территориями. Их военное участие в свержении республики, при условии их ограниченной численности, было максимально активным.