В классическом феминизме насилие над женщинами объясняется через марксистскую модель власти, согласно которой мужчины применяют силу в отношении женщин в качестве выражения патриархата, который является общественной суперструктурой[282]. В своё время это объяснение было настоящим политическим прорывом и очень помогло теоретизировать гендерное насилие. Но чем больше эмпирических свидетельств накапливалось и чем глубже под воздействием освободительных движений менялась гендерная динамика, тем яснее становилось, что патриархальная власть — не единственная модель, по которой власть вообще может действовать, а значит — производиться насилие. Возложение ответственности за вообще всё гендерное насилие только на патриархат приводит к игнорированию других источников и моделей насилия, а значит — к неадекватным политикам его предотвращения. Клэр Кэннон, Кэти Лове-Мун и Фред Баттел предпринимают попытку[283] реконцептуализации партнёрского насилия через постструктуралистский феминизм, квир-теорию и социологию гендера. Они показывают, как анализ насилия в классическом феминизме воспроизводит бинарную гендерную структуру, а также эссенциализирует маскулинность и феминность: мужчина — всегда заведомо опрессор, а женщина — всегда заведомо угнетаема; из этой модели довольно тяжело найти концептуальный и политический выход, потому что он вчитывает в саму сущность женщины подчинение и в сущность мужчины — насилие, — игнорируя разные географические, исторические и другие контексты.

Из этой модели следует, что женщины или любые тела с женской социализацией не могут применять насилие никак иначе, кроме формы самозащиты. Но эмпирические свидетельства показывают, что, вообще-то, женщины чуть ли не так же часто, как мужчины, инициируют насилие в отношениях (с поправкой на степень его тяжести), в том числе по отношению к детям, — и у них для этого есть разные причины: ревность, желание контролировать, злость и ярость, фрустрация, вообще причины, которые приводят человека к насилию. Деконструкция бинарности, в которой мужчина-всегда-насильник, женщина-всегда-жертва, а власть — статична, помогает более подробно увидеть те множества вариантов, в которых женщина становится жертвой или использует насилие — как в гетеро-, так и в квир-отношениях. Это подтверждают и интуиции квир-теории: далеко не всегда гендерная роль совпадает с «биологическим полом» и далеко не всегда она статична и неизменна; в разных ситуациях и в разных отношениях мужчины и женщины, как и транс- и небинарные персоны, практикуют разные степени маскулинности или феминности, а значит, разные степени подверженности или вероятности проявления насилия. Также квир-теория и гендерная социология дают понять, что раз у персоны есть возможность производить гендер, то есть и возможность его «отменять» (undoing gender) — менять своё поведение в сторону менее насильственного. Гендер является одновременно причиной и следствием насилия; любой мужчина хоть раз в жизни слышал, что вести себя по-мужски — значит проявить строгость, насилие, настоять на своём; таким образом, докса определяет насилие как способ быть более маскулинным, и мужчины ему следуют, когда чувствуют угрозу своей мужественности. Но раз маскулинность может перформатироваться в сторону увеличения насилия, то возможен и обратный процесс. Авторы цитируют исследование, в котором анализируется, как теоретики семьи и феминистские теоретики, обращаясь к насилию в парах, говорили, по сути, о двух разных феноменах: в первом случае речь идёт о так называемом commons couple violence — когда насилие случается в парах, где нет явного дисбаланса власти: оба партнёра не боятся друг друга и не зависят друг от друга в явной степени, тем не менее насилие случается и его акторами могут быть оба партнёра; во втором же случае речь идёт о патриархальном терроризме, который становится возможен из-за дисбаланса власти.