Жак Деррида пишет[293]
Вопрос, который до сих пор многих занимает, — могут ли мужчина и женщина дружить? Само существование такого абсурдного вопроса подчёркивает и укрепляет неравенство. Дружба подрывает патриархальный статус-кво самыми разными конфигурациями: между мужчиной и женщиной, между небинарными телами, между женщинами и геями, особенно между женщинами — даже такой мизогин, как Лев Толстой, с особым восхищением отмечал женскую дружбу (естественно, эссенциализируя женственность) — такую подлинную и нежную, возможную только между женщинами. Уже в детстве родители решают за детей, с кем им можно дружить, а с кем нельзя; нельзя — с мигрантами, с цыганами, со странными, слишком громкими, слишком тихими, с плохо одетыми, с тёмненькими, с сидящими в углу, с непричёсанными. Самая крепкая дружба в итоге возникает там, где есть уязвимость, где есть ограниченные возможности и травма. Формирование сообществ и дружба людей во время эпидемий СПИДа в разных странах — пример дружбы, разрывающей нормативную социальную реальность[295]. Так называемые семьи по выбору (choice family) предоставляли больным всю ту заботу и поддержку, в которой отказывало им государство и медицинские институции. Когда государство пыталось дисциплинировать группы риска призывом к сексуальному воздержанию, сообщества друзей находили и распространяли информацию о безопасном сексе и бесплатные презервативы.