Райтлефт недоуменно уставился на Николая и вдруг радостно закивал:

— О yes! Я знаю! Мне — рассказывали! Это ваша program! Фольклор! Ансамбль — песня и… как это? — пляска? Так? — И он весело рассмеялся.

Не обращая на него внимания, Облоблин продолжал:

— Ну, с Рихтманом, положим, все ясно, он без конца выступает. А вы, Обнорцев! Тоже что-то все это… подозрительно. Это ваше увлечение древностью — что вы там хотите раскопать? Церковь с колоколами!.. Еще не хватало, чтобы директор музея стройки оказался верующим.

— Не волнуйтесь, я не верующий, — усмехнулся Обнорцев.

— Откуда я знаю? Кто же докажет?

— Я.

Это вмешался Воскресенский.

— Вы?

— Да, я. Обнорцев не верующий. Я это знаю точно, так как руковожу местной общиной верующих. Обнорцев в их число не входит.

Облоблин пожал плечами, вполголоса с досадой проговорил, глядя куда-то в пространство: «И кто вас за язык тянет?..» — и тут же заорал:

— Вы, сотрудник Воскресенский, как вы беретесь учить наших детей наукам, наше будущее, можно сказать?! Религия — она дурман!

Этот начавшийся было разговор о роли религии в воспитании подрастающего поколения быстро прервался: суетливый Мулен Руж привел за собой молодцеватого черноусого красавца-врача в белом халате и двух санитаров.

— А, ребятки, привет! — поочередно пожал врач руки Обнорцеву, Рихтману и Воскресенскому. — Паслушай, что давно не видно никого? — он говорил с заметным грузинским акцентом. — Ты вчера, джаз приезжал, в Дварце Сотрудников не был? Ай, не хорошо! Шесть тыщ человек в нашем зале, и не подумаешь — подвал, настоящий Дварец, честное слово! И ты не был? Андрей, что ты грустишь? Ну, ты, Алексей, у нас всегда хмурый, патаму что с Господом Богом туда-сюда разговариваешь, а ты пачему, Илья? Что такое? Не панимаю! Послушай, а это кто? Иностранец?

Райтлефт, улыбаясь, протянул ему руку:

— Райтлефт. Джеймс Райтлефт.

— А меня Гиви зовут. Гиви Уберидзе. Заведующий лечебным профилакторием «Умственный строй». Начальник, ты вызывал? — спросил он у Облоблина. — Что, опять у тебя на стройке техника безопасности виновата?

Облоблин, который все это время с любопытством читал бумага, отобранные у Райтлефта, с явной неохотой оторвался от них:

— Давай, сотрудник Уебид…

— Уберидзе.