Днем позже я держал письмо в руках. А уже в Израиле у меня оказался еще один документ. В Иерусалимском университете я встретил молодого профессора-слависта из Италии, который заканчивал свой свободный от преподавания год («саббатикал») и собирался возвращаться к себе домой. Нечто телепатическое сказалось в том, как в нашем разговоре возникло имя Агеева. Итальянский славист посетовал на свое недостаточное знание русского языка и со вздохом сказал: «Несколько лет назад я работал с одним замечательным русским…» Во мне отозвалось: Агеев. И зная, что услышу сейчас это имя, произнес: «Его звали…» «Да, Агеев», — сказал мой новый знакомый и растерянно стал смотреть на меня. Потом спросил: «Вы с ним знакомы? Где он?» Я рассказал то, что мог, показал письмо, привезенное из Лондона. Оно моего итальянца сильно взволновало. Он сказал, что у него есть запись в дневнике — рассказ об Агееве, он посильно переведет эту запись на русский и пришлет мне.

Скоро передо мной лежали и лондонское письмо, и дневниковый рассказ итальянского профессора. Письмо я перевел с английского и получил разрешение поступить с ним по своему усмотрению при условии, что имена в нем будут изменены. Такое же разрешение дал мне и автор дневника. Я сделал необходимую стилистическую правку этих рассказов об Агееве и дал им названия. Оба рассказа приводятся ниже.

Солдат в крови

Солдат в крови

Дорогой Хьюго,

Ты прекрасно знаешь, что никто так глубоко не сожалеет о твоей отставке, как твой старый друг Энтони. Меня отнюдь не утешают те слова, которые ты со своей всегдашней самоиронией сказал мне, когда мы говорили по телефону во вторник вечером. Я тоже старый собачник, и позволю себе заметить, что не только старую собаку надо хорошо раздразнить, чтобы она наконец залаяла, как ты сказал, невесело смеясь при этом, но надо здорово раздразнить и ее старика-хозяина, чтобы он рявкнул: «Кто вы? Что вам здесь надо, сэр? Убирайтесь вон, иначе я спущу своего пса!»

Кажется, этот человек добился своего, и мы с тобой залаяли. Тебе это слишком дорого обошлось, сколько бы ты ни убеждал меня, что давно мечтал уйти от дел. Каждый из нас, если припомнить, мечтает об этом, я думаю, лет с пятидесяти. Но нам уже довольно далеко за шестьдесят, и, следовательно, уж если с этими мечтами мы провели по пятнадцать — семнадцать лет, то вполне возможно было оставаться с ними еще лет пять, а то и больше. Так или иначе, твоя отставка принята. Зная тебя, я мог предполагать, что если они и стали просить тебя остаться главой совета директоров нашей телекорпорации, ты все равно ответил бы отказом. Ты упрям, и в этом мы с тобой, как и во многом другом, похожи. Но эти негодяи и не предложили тебе ничего! Для них эта история — отличный хук под твои левые ребра. Ты, как я понимаю, в долгу не останешься, и когда начнется расследование, твоя отставка позволит тебе выступать с независимых позиций. Представляю, как тебе будет трудно. Но об этом позже.