Перед представлением один из участников говорит, что труппа театра посетила деревню Сростки и сфотографировала реальных жителей села.

Эти огромные цветные фотографии — деревенских изб, парней и девок, сидящих на лавочках стариков и старух, их лиц и натруженных рук, медсестер сельской больнички и продавцов местного сельпо — в качестве задников украшают весь спектакль, сменяясь от рассказа к рассказу.

Весь коллектив молодых артистов на фоне сельских пейзажей «на завалинке» сидит перед зрителем. Это своеобразный хор, репликами и пантомимой участвующий в действии.

Рассказ же ведут — в полном соответствии с текстом — сами герои. Нечто подобное я видела в спектакле «Дама с собачкой» еще одного прибалта — Камы Гинкаса.

Но Гинкас разыгрывал лирический сюжет, здесь же сюжет лиро-эпический. И вот тут режиссер спектакля вспомнил, как мне кажется, картины самого Шукшина, в первую очередь, «Печки-лавочки», где очень силен фольклорный дух, где играют и поют «люди из народа».

В спектакле звучат удивительные фольклорные песни. Их исполняют подлинные «носители фольклора», и за старческими хриплыми голосами можно услышать такие тонкие переходы мелодии, что поневоле думаешь, не владел ли народ двенадцатитоновой системой еще до всякого Шенберга!

Заразительно исполняют народные песни молодые актеры, для колорита подбавлены частушки «с картинками».

Помню, во времена студенческой фольклорной экспедиции старушки-«песнотворки» пели такие частушки только мужской части нашей группы, а нас, девчонок, прогоняли — стеснялись.

Здесь молодые женщины-актрисы преодолевают барьер стыдливости, громко выкрикивая непристойные куплеты.

Что ж, дань времени! Как и то, что в спектакле отчетливо звучит мат — наперекор всем запретам. А в самом конце артисты удивляют нас еще больше — вооруживщись гармошками и слаженно заиграв и запев плясовую. Играют все. Ну, положим, мальчиком в родном Саратове Женя Миронов осваивал аккордеон, но Чулпан Хаматова, но другие артисты! Молодцы — да и только!

Когда смотрела спектакль, в голову пришло, что в русской традиции было и такое — фольклорно-песенное, полусказочное изображение народа.

Русская литература знала не только страшную «Власть тьмы» Толстого, давящую «Леди Макбет Мценского уезда» Лескова, безнадежную «Деревню» Ивана Бунина, но и поэтическое изображение крестьян у Тургенева, сказочное «племя поющее и пляшущее» у раннего Гоголя, полуфольклорных Марьяну, Лукашку и деда Ерошку у раннего же Толстого в «Казаках».

Рассказы Шукшина — по своей сверхидее, которую можно сформулировать как «обращение к корням», — прекрасно поддаются такому фольклорно-песенному решению.