Миносида замкнулась в себе и молча страдала, не посвящая никого в свою тайну, однако все ее мученические усилия были напрасными. Казалось бы, после рождения сыновей от Тесея Демофонта и Акаманта, Федру должно было отвлечь от навязчивой страсти материнство, его заботы и радости, однако ее любовь к Ипполиту, наоборот, вспыхивает с особой силой.

Кормилица Энона, не чаявшая души в своей воспитаннице, чувствовала всем своим любящим сердцем ее страдания. Она не раз пыталась узнать причину терзаний своей питомицы, разговорить ее, приставая к ней с самыми разными расспросами, но Федра в эти моменты делалась то, как мертвая, то, как немая. Молчанием упорным она старалась скрыть этот любовный недуг не только от всех людей, но и от себя. Ее молчаливой, загнанной твердой волей в глубины гордой души страсти, не суждено было разрядиться ни словом дружеского участия, ни ласкательно мечтательной игрой ума, которая для ее горделивой стыдливости казалась только порочной мерзостью.

В редкие мгновения любовного бреда царственная критянка все же мечтала о чистой взаимной любви с Ипполитом, которая дала бы ей настоящее и человеческое, и женское счастье. Однако в остальное время, будучи от природы человеком рассудочным, Федра понимала, что счастье для нее — это несбыточная мечта, а в действительности ее ожидает или огненная бездна страшного омерзительного порока, или черная мгла смерти. Сознавая совершенную безвыходность своего положения, Федра слегла, как от тяжелой телесной болезни, она не имела сил не только дальше со своим чувством бороться, но и жить не хотела.

170. Кормилица вырывает у Федры признание [75]

170. Кормилица вырывает у Федры признание [75]

Все чаще Федру охватывал лихорадочный бред. Однажды в жаркий почти безветренный день царице стало совсем плохо в душном дворце. Бледную, с пересохшими губами, с полуспущенным покрывалом на голове царицу Энона вместе с другими старыми служанками вынесла на низком ложе на улицу. Четверо из них несли больную, другие несли покрывала, благовония и мази, опахало. Энона, как старшая, хлопотала около положенной под раскидистым платаном Федры, то поудобнее укладывала ее на постели, несколько раз передвигая, то хватала опахало и начинала ее обмахивать, не замечая свежей ласковой Ауры (Воздушная струйка).

— Вот светлое солнце, и чистое небо, дитя, над твоею недужной постелью… Ты это просила?

Заботливо спросила у Федры Энона и не дождавшись ответа, то ли спросила у старых, как она, служанок, то ли им возвестила:

— Не лучше ль уж, право, больной возлежать, чем ухаживать за больной, не зная, как ей помочь? Там тело страдает, а тут и жилица двух миров душа вся изболеет, и руки, как от тяжелой работы устанут… Да, жизнь человека — лишь мука сплошная, а милые радости редко нас посещают.