Вытеснение джадидов явилось результатом работы не только этих анонимных персонажей. К середине 1920-х годов на сцену выступила новая когорта выдающихся писателей, еще более молодых, чем джадиды, с мировоззрением, которое было сформировано уже не дореволюционной борьбой. Фактически это было новое поколение – преемники (и конкуренты) не только джадидов (Фитрата, Чулпана, Кадыри), но и раннереволюционной интеллигенции (Гази Юнуса, Эльбека, Азиззода). Эти новые деятели говорили «по-большевистски» куда лучше, чем их старшие товарищи, хотя редко владели новым языком в совершенстве[830]. Как и «молодые коммунисты», они считали себя подлинной опорой нового строя, который понимали лучше, чем предшествующее поколение. Их искренне воодушевляли посулы революции и проложенный ею путь в будущее. В отличие от джадидов, им было уютно в советской современности. Красноречивое свидетельство этого – портрет Гафура Гуляма 1929 года (ил. 6). Полтора десятилетия назад Фитрат эпатировал Бухару, вернувшись из своих путешествий в костюме стамбульского денди. Теперь же современная одежда воспринималась всеми как нечто само собой разумеющееся. Возможно, главным образом это был просто поколенческий бунт, подпитываемый в эпоху стремительных перемен презрением к старшим. Идеологическое и политическое позерство тесно переплеталось с личным соперничеством и завистью.
Успехи нового поколения были переменными. Несмотря на то что сочинения этих литераторов соседствовали на страницах узбекской печати 1920-х годов, их судьбы радикально различались.
Некоторые из них – Айбек (1905–1958), Гулям (1903–1966) и Хамид Алимджан (1909–1944) – стали отцами-основателями советской узбекской литературы. Пережив террор 1937–1938 годов, они купались в наградах и славословиях; имена их были не просто известны в каждом доме, но и присвоены улицам, школам, издательствам и станциям метро, их бюсты и изображения на скульптурных фризах распространились по всему Узбекистану Другие, такие как Гайрати (А. Абдуллаев; 1902–1976) и Миртемир (Турсунов; 1910–1978), возможно, не удостоились столь долговечной славы, однако в брежневские годы также вели плодотворную жизнь. Третьи, например Бату или Зиё Саид, были репрессированы вместе с теми, кого они критиковали, но о них вспоминали с любовью, их имена и сочинения были реабилитированы в конце советской эпохи. Но есть и деятели почти забытые, такие как Камчинбек, Анкабай или Амала-ханым, первая женщина-прозаик, писавшая на узбекском языке.
Некоторые из них имели биографии, на удивление схожие с биографиями джадидов, или же являлись учениками последних. Действительно, кое-кто из деятелей, впоследствии канонизированных как отцы-основатели узбекской советской литературы, во многом стоял ближе к раннереволюционному поколению Эльбека и Азиззоды, чем к этой новой когорте. Айбек (Муса Ташмухам-мад-оглы, 1905–1968) в 1919 году начал заниматься в ташкентской новометодной школе Намуна, где, возможно, учился у ее основателя Мунаввара Кары [Каримов 2005]. В 1921 году был принят в Ташкентский педагогический институт, где стал редактором стенгазеты. Вступил в комсомол и начал блестящую педагогическую карьеру; в 1925 году поступил в Среднеазиатский коммунистический университет, в 1927 году был направлен в Ленинград. Слабое здоровье вынудило Айбека в 1929 году покинуть Ленинград. Однако во время его пребывания в пединституте[831] это учебное заведение возглавлял Шахид Эсан, уроженец Ташкента, некогда учившийся в Стамбуле и познакомивший Айбека с Чулпаном и турецкой поэзией. Чулпан произвел на молодого человека глубокое впечатление, и тот несколько раз защищал его от нападок