Усилия, чудовищные усилия ряда русских государей – Павла I, Николая I, Александра II и Николая II, за которые Павел I, Николай I, Александр II и Николай II заплатили своей жизнью, не воссоздали и половины свобод Московской Руси. Убийством Павла I дворянство отбило первую атаку на полпути. Крестьянин перестал быть рабом в полном смысле этого слова, но остался в полукрепостном «временно-обязанном» состоянии. Суды присяжных были изуродованы бюрократическим вмешательством, а земство попало в руки дворянства.
Таким образом, почти пятьсот лет европейской эволюции и гибели четырех русских царей оказалось недостаточным для того, чтобы «догнать и перегнать» – не Америку, а Москву.
Соображение номер второй
Соображение номер второй
Сегодняшнее молодое поколение не помнит или не знает, а мы помним и мы знаем как в начале девятисотых годов, когда раем интеллигентским вместо Франции стала Англия, нам твердили и твердили: ах, габеас корпус акт, ах, суд присяжных, ах – свободы, ах, «никогда, никогда англичанин не будет рабом». Мы, тогдашняя молодежь, слушали, и нам, тогдашней молодежи, даже и мне, всегда монархисту, – было тошно: почему же это мы такие несчастные? Почему это мы вот до «свобод» никак дорасти не можем? И неужели в самом деле – царь так уж противоречил свободе? Я – монархист до мозга и от мозга костей моих, но это никак не значит, что я собираюсь быть чьим бы то ни было рабом. Совсем наоборот: мое личное монархическое чувство – в молодости это было, конечно, только чувство, или, точнее, только инстинкт, – базируется как раз на моем личном чрезвычайно обостренном чувстве свободы. Рабом я не чувствовал себя и в 1912 году – хотя в России, где царская власть была отгорожена дворянской властью, мне нравилось далеко не все. Но о «диктатуре дворянства», как об историческом явлении, я тогда и понятия не имел. И вопрос, который я сейчас поставил бы Милюковым, Ковалевским, Плехановым, Кропоткиным и прочим сеятелям – если бы они были живы, вполне позволительно формулировать так:
Почему все эти люди, люди ученые и даже профессорствовавшие, не сказали нам, молодежи, что для поисков всяческих свобод нам вовсе не надо переплывать Атлантический океан или даже Ла-Манш, что все эти свободы у нас были и что выросли они из нашего древнейшего быта, что в самой своей сущности они рождались из совершенно иного источника, чем западноевропейские, и приводили к иным результатам, чем западноевропейский.
В Западной Европе первые шаги всяческих «свобод», вот вроде английской «хартии вольностей» или того же габеас корпус акта, были завоеваниями, которые феодальные бароны оттяпывали от монархии для самих себя, а никак не для народа, – народ получил эти свободы намного позже, очень намного позже, чем имела их Московская Русь. Свободы Московской Руси выросли из народной толщи – не из баронских привилегий, – имели в виду народ, и самодержавие защищало эти свободы не для себя, ибо народ никогда не угрожал самодержавию, а для народа – и против феодалов. В московских условиях – против того слоя людей, которые по западному примеру норовили стать феодалами и – при московских царях – так и не смогли стать.