Я никак не хочу идеализировать. Я говорю только о государственном строе, и я утверждаю, что он был самым «гармоничным» не только в Европе тогдашней, но был бы самым «гармоничным» и для Европы сегодняшней. «Культурный уровень» – это другая вещь. В Москве за некоторое виды кражи отрубали кисть руки, и обрубленную культяпку окунали, так сказать, для антисептики в кипящую смолу. Пытали не только обвиняемых, но и свидетелей, – «до изумления», как определяет норму пытки тогдашний закон. Страна была неграмотна, и даже Борис Годунов кое-как умел читать, но писать не умел, – не мог подписать даже собственного имени. Москва не была раем – хотя бы и «социалистическим», – но так по тем временам действовали повсюду в мире. Однако Московская Русь была самым свободным, а также и самым сильным государством тогдашнего мира – все-таки, в конечном счете, била и разбила она, а не ее. И от чего, собственно говоря, спас Москву Петр и его преемники?
Если вы всмотритесь в ход эволюции общественной и государственной жизни Москвы, то вы, вероятно, заметите следующее:
Московское служилое дворянство с давних времен было охвачено «похотью власти». Сидя между ежовыми рукавицами самодержавия и народа, об этой похоти оно могло только вздыхать. Соседство с панской Польшей наводило на сладкие размышления: вот там она и есть, – золотая вольность. Но в Москве вольностями не пахло, пахло гораздо худшим.
Служилое дворянство не было не только рабовладельческим, оно не было даже землевладельческим: земля давалась на кормление, на прожиток, для несения дворянской боевой и административной службы. И в последние десятилетия Московской Руси обе эти профессии попали под угрозу.
Москва вводила регулярную и постоянную армию, и, с окончанием этого процесса, дворянское ополчение должно было отойти в прошлое, должно было отойти в прошлое и дворянское служилое землевладение. В те же десятилетия московское самодержавие, систематически расширяя земское самоуправление, стало заменять бояр, воевод и волостителей выборными местными людьми: дальнейший процесс в том же направлении грозил дворянству, кроме военной, еще и административной безработицей. Или, иначе, дворянство перед Петром, как и дворянство перед Лениным, стояло перед перспективой: потерять всякие сословные преимущества и стать – кому уже как удастся – в ряды просто профессионально служилой интеллигенции. Дворянство, как сословие, стояло на краю гибели – в 1680 году, как и в 1914-м.
Для доказательства этого положения вещей у меня нет никаких документальных данных. Может быть, где-нибудь, в каких-нибудь дошедших или не дошедших до нас записках современников есть указания на тревоги этого рода, – я таких данных не имею. Я рассуждаю чисто логически и как во всяком чисто логическом, то есть отвлеченном, рассуждении рискую прийти к произвольным выводам. Но когда я пытаюсь представить себе психологию «наместника» середины XV II века, то