Сразу же стало ясно даже последнему журналисту, что означает частное состояние в один триллион долларов. Во множестве спецвыпусков, дискуссий и интервью по всему земному шару объяснялось то, что говорил Маккейн Джону еще во время их первой встречи: что одно дело, когда крупный инвестиционный фонд или банк распоряжается сотнями миллиардов долларов, и совершенно иное – когда одному человеку по-настоящему принадлежит та же самая сумма.

– Разница, – подытоживал знаменитый лорд Питер Роберн в интервью одному из самых авторитетных журналистов в области мировой экономики, – заключается просто в том, что, принимая решения, Фонтанелли может плевать на рентабельность. Это делает его непредсказуемым. Можно даже сказать – свободным.

Такая степень свободы вызывала подозрения. Министры экономики напоминали о социальной ответственности. Главы профсоюзов всерьез задумывались о подобной концентрации денег и влияния. Председатели советов правления других крупных концернов пытались излучать уверенность в себе и показывать, что все под контролем.

Повсюду шептались: что будет дальше? Некоторые журналы, среди которых были и серьезные финансовые издания, публиковали точные карты мира, где красиво, с изображениями логотипов фирм и их стоимости на бирже, демонстрировалось, как может выглядеть всемирный концерн Фонтанелли.

– Они делают половину работы за наших аналитиков, – с ухмылкой комментировал Маккейн.

Один не очень серьезный журнал довольно подробно рассчитал, какие из мелких африканских стран может полностью купить Фонтанелли, со всей землей, со всем, что есть у государства. Не было двух одинаковых прогнозов. В принципе, судя по всему, произойти могло все, что угодно.

На Рождество Джон принял неожиданное приглашение Маккейна на ужин с ним и его матерью.

Миссис Рут Эрнестина Маккейн страдала прогрессирующим ревматизмом; она сидела, скрючившись в своем слишком большом кресле с обивкой в цветочек, но тем не менее излучала непреклонную решимость противостоять болезни. Серо-голубые глаза смотрели пристально, покрытое мимическими морщинами и старческими пятнами лицо обрамляли густые волнистые седые волосы.

– Вам нравится ваш замок? – поинтересовалась она.

– Пока что трудно сказать, – ответил Джон. – Я живу там всего неделю.

– Но ведь получилось красивое здание, не так ли?

– Да, конечно. Очень красивое.

– Вы должны знать, – с улыбкой вставил Маккейн, – что моя мама пристально следит за тем, что пишет желтая пресса. Поэтому возможно, что она знает ваш замок лучше вас.