Она обернулась и вгляделась в дом.

– По-моему, мы стоим прямо напротив окна мистера Вакки. Там, где толстые шторы. Верно?

Джон посмотрел туда, куда она показывала, попытался воссоздать в памяти планировку дома. Вспомнил тяжелые, золотистого цвета шторы.

– Вполне может быть.

– Как думаете, он нас здесь видит?

– Я думаю, что из своей постели он видит только небо. – Во время паузы он осознал двусмысленность своих слов. – В некотором роде я ему завидую, – признался он и тут же спросил себя, зачем рассказывает ей это.

– Умирающему?

– Он умирает с осознанием выполненного долга, которому посвятил свою жизнь. Хотелось бы мне, чтобы когда-нибудь я мог почувствовать то же самое. Мне хотелось бы, по крайней мере, знать, в чем вообще состоит мой долг.

Похоже, ей это не понравилось.

– А разве у нас у всех не одна задача? Прожить жизнь?

Джон поглядел на траву под ногами, на сухие застывшие травинки.

– Честно говоря, не знаю, что это означает.

– Что в жизни нет ничего сложного. Просто живешь. Любишь. Смеешься. Или плачешь, если это уместно.

– Люди делают это на протяжении столетий, и если будут продолжать делать то же самое, то через несколько десятилетий людей больше не останется. – Он покачал головой. – Нет. Это не ответ.

Теперь она посмотрела на него. Глаза ее были похожи на большие темные озера. Бездонные. Но ему понравилось, как она смотрела на него. Что она на него смотрела.

– Вы многовато на себя берете, – заметила она.

– Это не я. Это положили на мои плечи вместе с безумной кучей денег – денег, которые поработили целый мир. Об этом лучше не думать.

– Полагаю, – сказала она, – есть кое-что, что я срочно должна вам показать.

– Удивительное открытие?

– Оно более чем удивительно. – Девушка огляделась по сторонам. – Для этого нам нужно поехать во Флоренцию, в контору.