— Да… — сказал он. — Да, скоро освобожусь. Да.

Выключил мобильник, поднялся:

— Мне пора… Лялька, кнопочка, выздоравливай!

Поплыли принужденные улыбки. Он надел жилетку, направился к дверям. Нина поднялась провожать. Вышли в коридор, который был заставлен, так что оставался только узкий проход. Соседи, кажется, затихли. И вот уже у самого входа он спросил:

— Но что же все-таки сказала Лялька?

Нина пожала плечами и ответила неопределенно, скорее даже совсем равнодушно, хотя и равнодушие в такой ситуации могло быть неосознанной игрой:

— Она сказала, что ты будешь ее папой.

— Вот как? — Он удивился. — Прямо так и сказала — утвердительно?

— Ты ей понравился, — улыбнулась она.

— А тебе? — брякнул он, сам же стушевался и вдруг проговорил совершенно досадное, ненужное, да еще с поспешностью:

— Одно твое слово, я все брошу.

— Зачем ты говоришь такие вещи…

Он постоял еще с минуту, не глядя все-таки на нее, потупившись, держась за дверной косяк. После этого ушел.

* * *

В конце концов вся эта нелепица перемололась, за пару месяцев улеглось, и неловкость прошла. Может быть, осталось немного горьковатых крупиц, но вот уже что-то похожее на прежнюю взаимную доброту, которая устанавливается между хорошими коллегами, вернулась к ним. Хотя, конечно, на стройке Сошников больше не появлялся. И жестом это не выглядело нисколько. Просто он перестал испытывать потребность загонять самого себя. И с женой, кажется, стало налаживаться — их общее знание будто отодвинулось в темный угол, так что Сошникову вернулось даже что-то похожее на ровное расположение духа. А вскоре и работа с рекламированием Центра и поиском спонсоров закончилась, смета была закрыта. Разговоры в редакции только о том и шли, что строительство близко к завершению. Сошникову на глаза попадались в газете фотографии Центра, но он особенно не всматривался, он к этому времени уже писал пустячные рекламные статейки, какими были переполнены все газеты области, а соответственно и заработки его снизились раза в четыре. Жизнь возвращалась в прежнее русло.

Но вот что он с удовольствием отмечал, так это то, что тепло в этом году держалось до конца ноября и обещало перевалить на декабрь. Вместо снега на черных размокших городских клумбах осенние цветы принялись распускать свои синие и фиолетовые неброские бутончики, как-то пасмурно сливаясь с дождливым пейзажем города и с серым небом. А к добру ли все это было, никто не ведал.

В один из таких непроницаемо пасмурных дней Сошников оказался недалеко от Преображенской улицы. Его стало подмывать пройти тот небольшой квартал, который отделял его от недавнего прошлого. Он самому себе говорил, что делать там нечего, хотя и можно было одним глазком взглянуть на то, что там нагородили «горе-строители». Исключительно, чтобы потешить любопытство… И пока он так рассуждал, пока тянулись те сорок минут, которые он вынужден был ждать до открытия одной из чиновничьих организаций, куда нужно было идти за интервью, ноги его непринужденно сами шествовали в нужное место. Благо и дождя не было и топать вот так, задумавшись, в полном безделье по мокрому асфальту было даже приятно.