Но Вайнберг, ‘т Хоофт и Леггетт – исключения среди физиков. Гораздо большее распространение имеют такие взгляды, как у Цайлингера. За последние лет двадцать проведено много неформальных опросов, в которых физиков спрашивали о том, какую интерпретацию квантовой физики они считают предпочтительной[689]. По данным этих опросов копенгагенская интерпретация лидирует с большим отрывом. И есть основания считать, что, по этим данным, поддержка «копенгагенских» взглядов среди физиков еще и заметно занижена – ведь такие опросы обычно проводятся на конференциях по основам квантовых принципов[690]. Оценка получается смещенной: ведь все еще есть много физиков, которые никогда не ездят на такие конференции, считая их напрасной тратой времени. Они уверены, что все проблемы, существовавшие в этой области, уже давным-давно решены – в рамках все той же копенгагенской интерпретации.

Странно, впрочем, что Цайлингер затрудняется дать ссылку на какой бы то ни было источник, в котором копенгагенская интерпретация была бы ясно очерчена. «Возможно, мне или кому-нибудь еще стоит написать ясное и четкое изложение квантовой механики»[691], – писал он. Причина отчасти в том, что Бор, мысль об обращении к работам которого сразу же возникает, отличался невероятной (и всем известной) неясностью изложения. Но у затруднений с источниками есть и другая, более глубокая причина. «Копенгагенская интерпретация больше не является главенствующей», – говорит специалист по истории физики Сэм Швебер (который, как мы помним по главе 5, когда-то вызволил Дэвида Бома из-под ареста). В оригинальной олдскульной версии копенгагенской интерпретации классические объекты, такие как измерительные устройства, нельзя было даже принципиально описать на языке квантовой физики. Но сегодня, указывает Швебер, почти все физики согласны с Цайлингером в том, что принципиальных пределов у квантового описания не существует. Почему же тогда, спрашивается, так много физиков все еще считают, что они верны копенгагенской интерпретации? Как могут столь многие из них, как Хитрый Койот из мультика, беспечно забегать за грань квантовой пропасти, не представляя себе, с какой огромной высоты им придется падать? «Это уже другая история», – говорит Швебер[692].

Отчасти проблема заключается в том, что какой-то одной «копенгагенской интерпретации» нет и никогда не было. Название “копенгагенская интерпретация” сделалось довольно скользким, – писала Нина Эмери, специалист по философии физики из женского колледжа Маунт Холиок. – И эта смысловая путаница помогает физикам уклоняться от прямого разговора о возникающих здесь нестыковках. Например, когда вы подталкиваете их к мысли, что измерения вызывают коллапс волновой функции, они принимаются вместо ответа говорить о разных аспектах видения этой проблемы Бором или увязают в математических тонкостях. А если вы указываете им на неувязки в боровском подходе, они возвращаются к разговорам о том, что измерения вызывают коллапс»[693]. Возможности гибкого маневрирования, связанного с такими противоречивыми позициями, позволяют легко отражать любые атаки на «истинную» копенгагенскую интерпретацию. Защищая ее, физики просто перепрыгивают с одной позиции на другую – иногда даже не осознавая, что совершают эти «прыжки».