Я уверен, что Агеда живет теперь не на улице Орталеса, а где-то недалеко – или не очень далеко – от моего района, раз может пешком дойти до парка Эвы Дуарте. Короче, надо вести себя осторожно, очень осторожно.

Так или иначе, но сегодня, вернувшись из школы, я рискнул, как и прежде, пойти с Пепой в парк, но позаботился о мерах предосторожности. Во-первых, решил не пользоваться главным входом. Поэтому спустился по улице Флорестана Агилара до улицы Доктора Гомеса Ульи, обогнул спортивные площадки и, не доходя до заправки, вошел в парк через довольно неприметную калитку.

Потом, поминутно оглядываясь по сторонам, поспешил к привычному месту наших прогулок. И что же я увидел, обойдя фонтан? Матерь божья! Толстого черного пса, которого зовут так же, как меня. А хозяйка? Не знаю, и знать не хочу, и не стал проверять, здесь она или нет. Я тотчас повернул назад, изо всех сил натягивая поводок, потому что Пепа уже учуяла запах своего дружка и не желала меня слушаться. Она приветливо помахивала хвостом, чтобы тот ее заметил. Хорошо еще, что не вздумала предательски затявкать.

2.

Прежде чем вставить ключ в замок квартиры на улице Орталеса, Агеда сделала знак, чтобы я вел себя потише. Ее больная и совсем слабая мать, которую я так ни разу толком и не видел, часы напролет дремала перед телевизором и никогда не выходила из дому. Агеда провела меня прямиком в свою комнату, где считай что спрятала, пока сама отправилась проверить, в порядке ли мать и не нужно ли ей чего.

Комната, в которой из мебели были лишь кровать, старый шкаф и стол у окна, заставляла вспомнить дешевый пансион и была холодной как из-за отсутствия каких-то персональных черт, так и из-за отсутствия отопления. На одной стене имелся выцветший постер с горным пейзажем, на другой, над изголовьем кровати, – открытка со Святым Сердцем Иисусовым в рамке под стеклом. С потолка свисала люстра с пятью рожками и лампочками в виде свечей. Промежуток между стеной и шкафом занимала старинная швейная машинка в тумбе с ящиками и широкой ножной педалью – такая же была у мамы в пору моего детства. Когда-то эта комната служила супружеской спальней. Агеда перебралась сюда несколько лет назад после смерти отца и все оставила в прежнем виде. Здесь пахло – не знаю, как точнее определить этот запах, – лекарствами, овощным супом, перезрелыми фруктами. Короче, трудно вообразить обстановку, менее располагающую к любовной встрече, хотя меня в тот момент устроило бы любое место.

Агеда все никак не возвращалась. Я уже успел раздеться и дрожал от холода. Приоткрыл дверь. Где-то работал телевизор. Обозлившись, я снова оделся. Мы пришли к Агеде специально, чтобы лечь в койку. Именно так. Мы обсуждали это у выхода из театра «Латина» после какого-то юмористического представления. Получить ее согласие стоило большого труда – не потому, что Агеда была невинной или стыдливой, нет, с самого начала она была готова доставить мне удовольствие. Проблема заключалась в другом: она отвергала то, чего хотелось мне, то есть способ, с начала времен определенный природой для совокупления млекопитающих.