Во время нашего телефонного разговора невестка упомянула о моем здравомыслии и моем добром сердце. А я-то всегда полагал, что они с мужем ни во что меня не ставят! После таких похвал я насторожился и решил, что зачем-то этим людям понадобился. И не ошибся. Но дело оказалось слишком серьезным, чтобы описывать его сейчас в шутливых тонах. Мария Элена заранее предупредила, что намерена просить об одолжении, которое касается в первую очередь моей племянницы Хулии. Об очень большом одолжении, подчеркнула она. Но по телефону объяснить все в подробностях трудно. И еще добавила, что это ни к чему меня не обязывает, и если я отвечу нет, обиды с их стороны не будет.

– Хорошо, приходи в девять, и мы поговорим.

– А пораньше не получится?

Голос у нее, как мне показалось, дрожал. Было бы некрасиво не пойти ей навстречу. Некрасиво и жестоко. Я согласился встретиться пораньше, хотя пришлось отменить встречу с Хромым, чему я, если честно, обрадовался, поскольку избежал обсуждения «зверского результата биопсии» (именно так он выразился по телефону), который как раз сегодня ему сообщили.

Мария Элена пришла точно в условленное время. Гостиная, где я предложил ей сесть, не выглядела, на мой взгляд, ни запущенной, ни только что приведенной в порядок. Если невестке что-то не понравилось, это ее дело. Она из вежливости согласилась на стакан газированной воды, но не выпила ни глотка. Судя по черным кругам под глазами, она много плакала и плохо спала. Глаза и сейчас были на мокром месте. Как я заметил, причесана и одета она была небрежно. Деталь немаловажная, поскольку Мария Элена, хоть и не была никогда иконой стиля, очень следила за своим внешним видом.

– Что, с Хулией совсем плохо?

– Мы уже много всего перепробовали, но ничего не помогает.

Без лишних проволочек она переходит к делу, которое ее привело ко мне, но сразу же опять повторяет то же, что сказала по телефону: если я не соглашусь на ее просьбу, она прекрасно это поймет. Потому что сама не знает, как бы повела себя на моем месте. И меньше всего хотела бы ставить меня в затруднительное положение, но как мать тяжелобольной дочери вынуждена искать решение проблемы любым способом.

Следом она достает из сумки рекламный проспект на английском языке, который получила от онколога в университетской клинике Пуэрта-де-Йерро – Махадаонда. Имени врача я не запомнил. Там описывалась новейшая протонная терапия, которую используют для лечения неоперабельных опухолей или тех, которые оперировать трудно. Этот метод вроде бы дал положительные результаты в более чем двухстах тысячах случаев по всему миру. В подтверждение этого Мария Элена указала мне на абзац в проспекте, где приводились цифры. Я внимательно слушаю, хотя, если честно, не могу понять, куда она клонит. Каждое ее слово ледяными градинами впивается мне в мозг: протонная терапия, другой тип лучей, прицельное поражение опухоли, менее тяжелые побочные эффекты, процедура длится примерно двадцать пять минут, но само облучение – всего минуту. Я стараюсь хоть какие-то сведения задержать в памяти. Полчаса назад, прежде чем сесть за эти записки, я пошарил по интернету и кое-что для себя прояснил. Мария Элена рассказывает, что университетская клиника в Наварре строит рядом с шоссе, ведущим в аэропорт, корпус протонной терапии, который скоро начнет действовать. Но Хулия ждать не может. Онколог советует как можно скорее оформить бумаги для лечения за границей, в Центре протонной терапии, расположенном в немецком городе Эссене. Мысль кажется мне хорошей, о чем я и говорю. Однако по-прежнему не могу понять, при чем тут я.